Нерон. Родовое проклятие - Маргарет Джордж

веке. Он не был жестоким – он даже запретил убийства в амфитеатре, – не был развращен, не был сексуальным маньяком (учитывая его власть, можно сказать, что он был воздержан), и он не подходит под привычное нам описание тирана. Нерон был жесток только с теми, кто представлял для него реальную угрозу, причем это был очень узкий круг людей, и его действия не распространялись на народ в целом, так как это угрожало бы как его безопасности, так и безопасности Рима.

Удивятся ли наши современники, когда узнают, что Нерон был спортивным, доброжелательным и толерантным? Что он был очень неплохим композитором и музыкантом? Что он хорошо относился к людям низкого происхождения и предпочитал их общество обществу аристократов? И что его преемник Гальба, который признавал, что тоже питает дружеские чувства к простолюдинам, сказал: «Голытьба всегда будет скучать по Нерону»?

Вообще, Нерон во многом был похож на своего предка Марка Антония – щедрый, импульсивный, яркий, тот питал страсть к атлетизму и сцене. Как и его прадед Антоний, он не вписывался в модель правильного римлянина. Позднее император Адриан тоже искренне увлечется эллинизмом, масштабными строительными проектами, попробует себя в искусстве и отрастит длинные волосы… И заслужит всеобщее восхищение. Но Нерон опередил свое время и дорого заплатил за это.

И не надо забывать о том, что Нерон существовал не в вакууме. Он происходил из семьи убийц и в детстве перенес несколько психологических потрясений, что, конечно же, не могло на нем не сказаться. Он жил в среде, где убийство зачастую было единственным способом выжить. Его предшественники оставили более кровавый след, но мы об этом слышим гораздо реже, потому что их убийства не были так театрально обставлены и на смену этим людям не пришла династия, в интересах которой было очернение предшественника.

В случае с Августом работа велась в обратном направлении – вымарывались любые свидетельства о том, как он достиг абсолютной власти и основал первую династию правителей империи.

Историк Эдвард Чамплин в своем биографическом романе «Нерон» (Edward Champlin, «Nero») задается вопросом: «Почему Нерон так притягателен?» И отвечает: «Образ Нерона был переработан для вечности враждебными источниками и народным воображением, но не они его создали. Он остается таким ярким, потому что его создал артист».

Своими последними словами «Qualis artifex pereo!» («Какой артист погибает!») Нерон сам выбрал для себя эпитафию, где назвался именно артистом. Прежде всего он был артистом – артистом, которому выпало стать императором. И с этим Нероном я хотела вас познакомить.

Никогда прежде я не писала дилогий и потому спешу заверить моих читателей, что история продолжится именно с того момента, где закончился первый том, но второй том можно читать как отдельную книгу. Жизнь Нерона настолько экстраординарна, что ее невозможно было поместить «под одну крышу» без ущерба для важных событий. А так как эта работа – поиск справедливости по отношению к Нерону, я посчитала, что будет правильно дать ему возможность рассказать свою историю.

Мне не терпится продолжить работу, потому что, как ни трудно это себе представить, впереди нас ждут события еще более уникальные и незабываемые.

* * *

В процессе работы я старалась не забывать, что пишу роман, а не исторический труд и роман мой предназначен для читателей двадцать первого века, поэтому временами я использовала современные термины, например: Неаполь вместо Неаполис, Португалия вместо Лузитания (большинство, наткнувшись на этот топоним, скорее всего, вспомнят лайнер, потопленный немцами во время Первой мировой войны). Также я использую английские варианты имен; так, драматурга Терентиуса мы все-таки знаем как Теренция, а Маркуса Антониуса как Марка Антония. Использую современные титулы «император» и «императрица», хотя в те времена они не бытовали. Расстояния в моем романе измеряются в футах и милях, как и в Древнем Риме (хотя футы и мили римлян несколько отличались от наших). Да и не так режут слух, как «метры» и «километры».

Что касается хронологии, тут я для непрерывности повествования внесла некоторые коррективы. Я сместила дату ссылки Отона в Португалию и даты, когда Нерон построил свои термы и гимнасий; исключила очень небольшой промежуток времени между смертью Калигулы и рождением Британника, а также изменила время года, когда обрушился театр в Неаполе и произошло землетрясение в Помпеях.

И я для простоты соединила две посланные из Израиля в Рим делегации в одну. Кроме того, сместила чуть назад дату смерти Силана, последнего потомка Августа (56–57 против 60–61 годов), но ничего не пропустила.

Я следую правилу никогда не идти против известных фактов. В случае с древней историей все так неопределенно, но я насколько могла не отступала от своих стандартов. Хронология детства Нерона несколько смутная, но мы можем разглядеть контуры событий вокруг него. Все исторические персонажи выступают под реальными именами, за исключением троих, которых я выдумала, чтобы они лишь однажды совершили некие незначительные действия. Это Квинкций Валериан, Нонний Силий и Прокл Вибий.

Временами, когда информация отсутствовала, я заполняла пустоты, чтобы современный читатель не запутался и не потерял нить сюжета. Например, насколько я понимаю, в Риме развод был обычным делом, и, возможно, для него не требовались ни заявления, как о том пишу я, ни опросов, но коль скоро записи в исторических документах есть, значит в каком-то контексте вопросы все же задавали.

Я уже упоминала о ненадежности античных историков и о том, что домыслы зачастую подавались как факты.

Когда кто-нибудь умирал, сразу появлялись слухи об отравлении, и во многих смертях винили Нерона, даже если на то не было причин. Итак, в моей книге Бурр умирает естественной смертью, и, вероятно, так и было. С другой стороны, я не пытаюсь обелить Нерона, отрицая его реальные поступки. Я включила в текст все его выходки и деяния, такие как его скандальные вылазки инкогнито с друзьями в Риме, расчетливое устранение Британника и, конечно, театрализованное убийство Агриппины. Но многие из его действий, вызывавших шок Тацита, такие как увлечение гонками на колесницах и выступления на публике, нам покажутся вполне безобидными и вряд ли заслуживающими возмущения. Возможно, они и были недостойны императора, но уж точно не являлись «дикими нарушениями приличия». Из этих картин встает наш голливудский император с набором нарушений приличия, которые мы оставим на совести воображения киностудий.

Мне повезло, что у меня была возможность использовать для работы над этим романом множество блестящих книг и крайне полезных источников.

О первых трех я уже упоминала выше, это: Tacitus, «The Annals of Imperial Rome» (London: Penguin Classics, 1985); Suetonius,