Триумф непослушания (СИ) - Хрущёв Виктор

— Началось, — кратко ответил подошедшему Яну полковник.

— Во сколько? — не веря своим ушам, спросил майор.

— Через два часа. Готовь своих людей. Будешь на острие атаки.

— Как обычно, — вздохнул Ян.

— Что с тобой? — с беспокойством взглянул на него Буткевич. — Что с лицом?

— Мне снилась та самая коляска.

Буткевич помрачнел.

— Когда я ещё был обычным сержантом, — вскоре начал он, — мы держали оборону южнее Риги. Одна пехота. Без поддержки. Почти без противотанковых средств. И тут на нас едет танковый батальон. Все испугались. А у меня перед глазами та коляска. И я вдруг стал таким злым. Никогда ещё не чувствовал в себе такую злобу, — Буткевич закрыл приказ и отложил в сторону. — Атаку мы отбили. Очевидно они не знали сколько нас на самом деле, иначе просто бы смяли числом. Но тогда я понял, что рано или поздно Хартии конец. И вот этот день настал.

— Великий день.

— Именно, — оскалился Буткевич. — Пошли. Водечка говорил, что подготовил сюрприз.

Бригадир, чеканя шаг, встал напротив оркестра, вытянувшись как струна. Возле каждого инструмента поставили микрофон, усиливая с помощью колонок звучание настолько, что было слышно на хартийских позициях. Перед оркестром стоял хор, а по бокам четыре солиста. У каждого был свой тембр голоса.

— Водечка, — опешил Буткевич, — с минуты на минуту наступление! Ты что творишь?

— Полно, полковник, — Нестор достал дирижёрскую палочку. — Война подходит к логическому концу. А искусство вечно, — сказав это, он взмахнул правой рукой.

Из инструментов вырвалось величественное сонатное аллегро. Начинаясь с едва слышного гула, постепенно взращиваясь и утверждаясь во что-то прекрасное, от чего душа покидало тело и вздымалась вверх. Словно вспышки молний, мелькали короткие мотивы струн. Они начинали крепнуть, в итоге образовав тему суворого минорного трезвучия. Затем весь оркестр взорвался в унисон.

Но пребывание мотива на вершине коротко. Он скатывается вниз, копя силы на новый решительный бросок. Громовые раскаты, резкие аккорды, пылкие сфорцандо олицетворяют долгую борьбу. Между ними слышен тихий отголосок светлого звучания, словно едва теплящаяся надежда. Нежное пение двух духовых впервые олицетворяет брезжащее впереди счастье. Несмотря на общую подавленность, мажорный лад смягчает скорбную атмосферу, не давая поддаться унынию. В заключении первой партии идёт долгое, дающиеся с трудом нарастание, олицетворяя первую победу, за которую пришлось дорого заплатить.

Дальше шла мажорная перекличка оркестра. Внезапно всё сорвалось в пропасть. Словно шум волн, нарастает и утихает музыка, рисуя жестокие битвы с горечью поражения и тяжёлыми потерями. Невольно может показаться, что силы света дрогнули, неумолимо уступая тьме. Всю партию идёт минорная тональность, изредка разбавляясь мажорными нотками, будто отголоски далёкой и недостижимой победы. Медленно, но верно, начинает крепнуть надежда. Но вдруг — трагедия. На фоне мрачной гаммы играет траурный марш. Однако ничто не способно сломить дух и всё завершается оглушающим звучанием главной темы.

Следующая экспликация начиналась в быстром темпе, в виде фугато. Единый, решительный, молниеносный ритм пронизывал даже самое каменное сердце, затрагивая самые нежные душевные струны. Мимолётно просыпается параллельная тема. Словно пляски, в ней угадывается будущий мотив радости. Ритм, перебивки, модуляции, неожиданные паузы, соло литавр — всё смешалось воедино, словно подготавливая слушателя, многократно повторяясь. Один раз повторилась тема из первого раздела, будто о чём-то напоминая.

Финал начинается фанфарой страха. На встречу ему выходит речитатив виолончелей и контрабасов, как будто бросая вызов произволу. За фанфарой страха начинает едва улавливаться начало симфонии, затем — мотив скерцо, а напоследок три акта адажио. После чего снова играют духовые. Но теперь они звучат дерзко и смело. Выбрав верное направление, они переходят в тему радости. Им на помощь приходит соло виолончелей и контрабасов. Ликование радости обрывается новой фанфарой страха. Но это его последний вздох перед смертью, служащим напоминанием о той отчаянной борьбе. И наконец-то слово берут солисты:

— «Радость, пламя неземное,

Райский дух, слетевший к нам,

Опьяненные тобою,

Входим мы в твой светлый храм!»

К солистам присоединяется хор. Оркестр же не забывает подчёркивать величие радости. Ничто уже не в силах омрачить триумф и небольшой отрывок военного марша сменяется общей пляской. Пафосный хорал фразой: «Обнимитесь, миллионы!», ставит точку в величие празднества единения человечества.

Музыка смолкла, Водечка развернулся к немногочисленным зрителям и театрально поклонился.

— Знакомая мелодия, — аплодировал Буткевич. — Только не могу вспомнить название.

— Ода к радости, — сказал Ян.

— Точно. Молодец, Водечка. Все молодцы.

— А как иначе? — ехидно улыбнулся бригадир. — У меня без слуха в полк не берут, — он развернулся к подчинённым. — Чего встали, инфузории?! — рявкнул Нестор. — Занять позиции у орудий! Готовность тридцать секунд! Бегом марш!

Оркестр выпустил инструменты и через секунду все неслись галопом в сторону артиллерийских пушек.

В воздух взлетела красная сигнальная ракета. В нескольких километрах ещё одна. За ней ещё. И так вдоль всего Краковского выступа. Заподозрив неладное, хартийцы готовились отражать атаку, не подозревая, что их судьба уже предрешена.

Исход войны был предрешён.

В одночасье линию фронта окутал залп сотни орудий. Несколько месяцев снабженцы Конфедерации в тяжелейших условиях накапливали на Краковском выступе боеприпасы, топливо и снаряжение. Сквозь две узкие артерии они смогли сделать казалось бы невозможное и обеспечили всем необходимым защитников плацдарма и два прибывших ударных корпуса, отданных в подчинение полковнику Буткевичу. Сегодня негласным героям предстояло увидеть результат своих нечеловеческих усилий.

На передний край линии обороны хартийцев обрушился огненный вал. Артиллерия не оставляла шансов уцелеть никому, методично перемешивая с землёй огневые точки, укрепления, стационарные позиции, блиндажи и лисьи норы. Сегодня солдаты Хартии впервые по-настоящему ощутили гнев конфедератов. И каждый пожалел, что оказался здесь.

Огневой вал медленно переходил на вторую линию обороны и вскоре в небе показалась зелёная ракета.

— Пора, — сказал глядя на ракету Ян и потушил сигарету. Затем вылез из окопа и окинул взглядом своих подчинённых. На фоне артиллерийских залпов его глаза окрасились в дьявольский огонёк. — Солдаты! Сыны Конфедерации! Мои верные друзья, готовые последовать за мной куда угодно! Сегодня настал тот день, в который никто не мог поверить. Сегодня нам выпала честь одними из первых начать освобождение подло захваченных Хартией земель. Сотни тысяч сторонников свободы молятся за нас и ждут нашего прихода. Мы не имеем права допустить, чтобы их надежда угасла. Ведь так?!

— Так точно! — взревели солдаты.

— Тогда выкурим их из окопов и отправим домой в цинковых гробах! За мной!

Ведя за собой полк, Ян на секунду оглянулся. Сотни солдат пройдя вместе с ним десятки битв со всех ног бежали в сторону врага. Их лица покрыл боевой оскал, глаза пылали яростью, а рокот взрывов заглушил их единодушный боевой клич. За пехотой показалась бронетехника. Танки и бронемашины быстро обогнали пехоту, без труда раздавили колючую проволоку и ворвались в развороченные окопы первой линии обороны. Но стальные хищники опоздали — боги войны забрали всю славу себе, не оставив в живых никого.

Многих хартийцев поглотила толща земли, от других остались лишь обугленные конечности. Тело одного офицера нашли в трёх разных местах. От пулемётного гнезда уцелела лишь коробка для ленты. В одном из укрытий нашлось несколько чудом выживших хартийцев. Оглушённые и перепуганные они не раздумывая сдались в плен.

Артиллерия заканчивала утюжить окопы второй линии обороны и плавно переходила к третьей, заключительной системе укреплений. Продвинувшись дальше, наступающих встретила та же картина. Из новообразованных воронок, несмотря на холод, веяло жаром. От вездесущего запаха серы, крови и разложений нескольких новобранцев вывернуло прямо на то, что несколько минут назад было верным последователем дела Хартии. Из трака танка выглядывала оторванная кисть, будто предлагая обменяться рукопожатием. А дальше продолжался огненный вал, олицетворяя ярость каждого бойца Конфедерации.