Народные русские сказки А. Н. Афанасьева в трех томах. Том 2 - Александр Афанасьев

После слов «в холе держал и с своего стола кормил» (с. 240) указан вариант: «Однова ехали мы с барином нашею деревнею; захотелось мне посмотреть, как моя жена с своим другом поживает. Прибежал я в избу. Увидал меня колдун, ударил плетью: «Был ты, — говорит, — пес поганый, а теперь будь воробей». Сделался я воробьем, вылетел в окно и пристал к другим воробьям. Летом мы в полях кормились, а зимой повадились летать в амбар к богатому мужику — в слуховое окно; а в амбаре было всякого зерна заготовлено! Тут меня изловили...» (Конец такой же, как и в тексте № 254).

245

Записано в Архангельской губ.

AT 571 (Диво дивное: к чудесному гусю прилипают жена, любовник и другие). В AT учтены многочисленные варианты на европейских языках, а также турецкие, индийские и записанные у индейцев в Америке. Русских вариантов — 16, украинских — 7, белорусских — 3. Первая литературная обработка сюжета относится к XV в.; английское стихотворение «The tale of the basyn». Сюжет вошел в западноевропейские средневековые повествовательные сборники (см.: Novelline, № 33). В 1788 г. в Петербурге была издана лубочная книжка «Диво дивное, чудо чудное, сказка русская». Лубочные картинки на сюжет сказки печатались многократно и оказали влияние на устное его распространение в народной среде (см.: Ровинский, I. № 64). Сравнительному изучению славянских вариантов сюжетного типа 577 посвящена специальная работа: Polika. Pohákoelovne studie. Praha, 1904, с. 67—106. Эпизод «Чудесное прилипание» входит нередко в сказки о царевне Несмеяне (AT 559 — текст № 297). В предпоследнем абзаце данного текста после последних слов «да и сам прильнул» следует многоточие: по-видимому, опущены некоторые подробности, не удобные для печати.

246

Записано в Пермской губ. Текст перепечатан Афанасьевым из II книги «Пермского сборника» (отд. 2, 1860, с. 175—177) без изменений, но в примечаниях источник не указан.

AT 652 (Счастливое дитя). В AT учтены финские, эстонские, литовские, шведские, датские, ирландские, французские, немецкие, чешские, словинские, сербохорватские, польские, русские варианты и несколько записей, сделанных в Америке. Русских вариантов — 7, украинских — 4. К белорусскому фольклорному материалу условно может быть отнесена подобная сказка Лидского уезда Гродненской губернии, опубликованная на польском языке (язык записи неизвестен) в сборнике Яна Карловича: «Podania i bajki zebrane na Litwie» (Zbior wiaddomosci do antrop, krajowej. Kraków, 1887, XI, № 14). Сказка сборника Афанасьева, как и некоторые другие восточнославянские варианты сюжета, тяготеет к жанру легенды, что отметил Афанасьев в своем примечании. Изложение несколько схематичное. Вступительный эпизод (разговор путников о строителе нового моста) имеет соответствие в разных восточнославянских легендах и сказках.

К словам «Купец взял свою жену и посадил в темницу» (с. 243) Афанасьев привел вариант: «Купец схватил острый меч, отсек своей жене голову и зарыл труп в землю. (После по желанию сына она оживает)».

247

Место записи неизвестно.

AT 831 (Поп в козлиной или бычьей шкуре). В AT варианты этого сюжетного типа учтены в финно-шведском, эстонском, литовском, немецком, сербо-хорватском, русском, украинском и греческом фольклорном материале. Известны также латышские (Арайс-Медне, с. 132), польские (Krzyżanowski, I, S. 258) и белорусские сказки. Русских вариантов — 13, украинских — 18, белорусских — 7. Развернутые варианты сюжета о бесчестном рогатом попе встречаются преимущественно в восточнославянских сборниках. Легендарный сюжет о попе имеет украинское происхождение, сложился в XVIII столетии. Многие из обстоятельных украинских вариантов сюжетного типа 831 имеют стихотворную форму. Из мемуарных источников известно, что уже в первой трети прошлого века сказки этого типа распространились в России далеко за пределами Украины. Вследствие сатирической социальной заостренности их публикация в дореволюционной России затруднялась цензурными условиями. Исследования: Драгоманов М. П. Розвідкі про украïнську народню словестність і пісьменство. II, у Львів, 1900, с. 66—94; Левченко М. З. З поля фольклорістикі и етнографіï. Киïв, 1928. — Вірша про Кирика як антиправославний уніятский витвір; Грицай М. С. Украінська література XVI—XVIII ст. і фольклор. Киïв, 1969, с. 103—104; Вавилова М. А. История развития сюжета о попе в козлиной шкуре. — Сб. «Вопросы жанра и стиля». Вологда, 1967, с. 182—206; Мордвинцев А. А. Славянская антирелигиозная сказка. Киев, 1970, с. 76—77. См. также: Народные сказки о боге, святых и попах / Сост. М. К. Азадовский. М., 1963, с. 187—189 — комментарии; комментарии М. К. Азадовского и Н. П. Андреева ко II т. сказок Афанасьева изд. 1938 г. (с. 628—631), перепечатанные во II т. изд. 1957 г.

К словам «Матка! Больно, не режь» (с. 245) Афанасьев привел вариант: «Ложись, батька, на спину! Он лег на спину, попадья нашла шов и стала было пороть, а поп как завопит благим матом: «Что ты, окаянная, живое место ножом режешь!»

248

Записано в Архангельской губ.

АТ 665 (Скорый гонец). В АТ сюжет учтен в фольклоре финнов, эстонцев, литовцев, датчан, немцев, итальянцев, венгров, чехов, сербохорватов, словинцев, поляков и русских; отмечены французские тексты, записанные в Америке. Русских вариантов — 5, украинских — 7. Подобные сказки есть и в латышском (Арайс-Медне, с. 107), башкирском (Башк. творч., III, № 35), татарском (Тат. творч., II, № 14, 26) фольклорном материале. Вариант сборника Афанасьева отличается обстоятельностью и ритмичностью изложения. Своеобразно разработан эпизод пребывания героя в подводном царстве, отсутствующий в других известных сказах данного типа. В примечаниях Афанасьева сюжет истолковывался как отражение мифологических представлений о грозовых явлениях природы.

После слов «можешь ты обращаться оленем, зайцем и птичкою...» (с. 247) Афанасьевым указан вариант начала сказки: «Жил-был царевич, пошел в лес на охоту, заблудился и набрел на большой дом; вошел — в комнатах пусто, а стоит стол, на столе три прибора; царевич спрятался за дверь. Вдруг прилетают сокол и ворон, а за ними следом входит медведь; ударились все трое об пол и сделались добрыми молодцами. «Сослужи, — говорят царевичу, — нам великую службу: стой целую ночь на карауле, как услышишь шум и гром — разбуди нас». Царевич стал на карауле; в самую полночь раздался шум и гром — прилетел трехглавый змей». «А, — говорит, — попались в мои руки!» Царевич не стал будить добрых мо́лодцев, выхватил меч, сразился с змеем и отсек ему три головы. Наутро благодарят его добрые мо́лодцы: сокол, ворон и медведь. «Ударься о сырую землю, царевич!» — сказал сокол. Царевич ударился и обернулся ясным соколом. Другой молодец научил его оборачиваться черным вороном, а третий — медведем. Царевич пошел в иное государство и поступил там на службу...»

После слов «неприятельские силы побивать» (с. 247) отмечено: «В другом списке царь посылает гонца принести забытые грамоты».

После слов «...завязала в платок и спрятала к себе» (с. 248) отмечено: «В другом списке царевна дает гонцу на память свой платок, по которому после и узнает настоящего своего жениха».

После слов «увидел он гонца, тотчас столкнул его в море» (с. 248) отмечено: «В другом списке генерал отрубил гонцу голову, захватил принесенные им грамоты и представил их государю. Узнали про то два старца, добыли воды мертвой, живущей и трепещущей; взбрызнули гонца водою — голова приросла к шее, взбрызнули живущей водою — кровь полилась по жилам и явился румянец в лице, взбрызнули трепещущей водою — гонец встрепенулся и встал, словно от долгого сна пробудился».

249

Записано в Бобровском уезде Воронежской губ., вероятно, А. Н. Афанасьевым.

АТ 450 (Братец и сестрица). Сюжет распространен в Европе, Америке и на Ближнем Востоке. Русских вариантов — 24, украинских — 12, белорусских — 5. Восточнославянские сказки о брате и сестре встречаются в сборниках фольклора неславянских народов СССР (Башк. творч., I, № 62; Тат. творч., I, № 61). Следы сюжета отмечались исследователями в античных мифах. Исследования: Arfert P. Das Motiv von der untergeschobenen Braut. Leipzig, 1897. Первая русская публикация: Погудка.., II, № 4, с. 13—24. Песенные вставки в данном и следующем тексте являются для таких восточнославянских сказок традиционными. Своеобразным является эпизод, в котором колдунья наводит порчу на Аленушку. Обычно в сказках колдунья, утопив Аленушку, подменяет ее своей дочерью.

К слову песенки «тяжел» (с. 251) Афанасьевым дано пояснение: «Слово это произносят на местном диалекте „чижол“».