По ту сторону фронта - Антон Бринский

Нелегко дался мне этот разговор, и все-таки по окончании его я предложил Фомину оставаться в Сварицевичах и поужинать с нами, тем более что на дворе была поздняя ночь. Завтра же мы вместе сможем поехать в его отряд. Он отказался, заторопился, ссылаясь на какие-то неотложные дела и на то, что он еще должен подготовить отряд ко встрече со мной.

На другой день мы провожали Федорова: со всем своим отрядом он уходил обратно в Житомирскую область. Не хотелось мне расставаться с ним, и я даже послал Сабурову письмо с просьбой опять прислать этот отряд в Ровенскую область. Я еще не знал, что в ближайшее время в Ровенскую область должен прибыть секретарь подпольного обкома партии для организации нового партизанского соединения и что Сабуров уже получил приказ штаба партизанского движения Украины выделить в его распоряжение сильный отряд. Но об этом я расскажу позднее.

В полдень я собрался к Фомину. Многие удерживали меня от этого, предостерегали, не доверяя раскаянию бывших полицаев. Анищенко и Картухин считали эту поездку недопустимой неосторожностью. Крук тоже опасался и сам вызвался ехать со мной, чтобы обеспечить охрану. Один только Макс правильно оценил обстановку:

— Поезжайте. Каковы бы ни были их замыслы, ни на что плохое они сейчас не осмелятся.

И я поехал, взяв с собой только Логинова и еще шестерых бойцов.

Лагерь, предоставленный Фомину, ничем не отличался от других партизанских лагерей: две большие землянки, навес для кухни, навес для лошадей, колодец. Вокруг — вперемежку — то хвойный, то лиственный лес.

К моему приезду Фомин действительно подготовился. Бойцы были выстроены на поляне перед землянками. Как только я вылез из саней, он зычно подал команду: «На караул!» — и они, дружно вскинув винтовки, застыли в торжественной и напряженной позе. Я поздоровался с ними и поздравил их с тем, что они пришли вести борьбу против немецких захватчиков. Раскатистое «ура» было ответом.

После осмотра лагеря Фомин повел меня обедать. В одной из землянок у него была отгорожена небольшая комнатка: там для нас, для командиров, приготовили особый обед.

— Нет, — сказал я, — это не по-нашему. Я буду обедать вместе со всем отрядом, с бойцами.

Фомину это, может быть, и не понравилось, но он не возражал, и через несколько минут мы уже сидели за общим столом в одной из землянок. Немало интересного услышал я во время этого обеда и немного присмотрелся к людям. Если и не все, то во всяком случае большинство их действительно хотели посчитаться с фашистами.

Я пробыл у Фомина до ночи, и мы не теряли времени даром. По моему предложению он написал письма ко всем комендантам полиции Ровенской области — он знал их лично — с призывом следовать его примеру, вести активную борьбу с немцами. Затем он написал обращение ко всем полицаям с таким же призывом.

Обращение это было размножено и разослано. И одновременно с ним мы рассылали и свое партизанское обращение к полицаям Ровенской, Волынской, Пинской и Брестской областей. К нашему обращению было приложено стихотворение, сочиненное одним из партизан. Вот оно:

ПОЛИЦИАНТ

В синем мундире, гладкий и стройный,С белой повязкой — чем же не франт!Был он в деревне парень спокойный,Был, но теперь он — полициант.Сразу не мог он: трусил, стыдился…Бил его вахмистр, бил и ругал.После и сам он бить научился,Выдал соседа — и в милость попал.Пьет — сколько хочет, бьет — сколько хочет,Люди дрожат как осиновый лист.Бабу ограбит — пусть не хлопочет,Немцы похвалят, скажут: «Службист».Вот он подслушал — крики, угрозы, —Как проклинает немцев народ.Будет награда — шнапс, папиросы —Тащит к жандарму, тот разберет.Раз как-то видит: к яме прикладомНемцы детишек гнали босых.Дрогнуло сердце. Сумрачным взглядомВсех он окинул. Понял в тот мигВесь этот ужас, все эти муки,Всей своей службы тяжкий позор.Кровь пролитая жжет ему руки,Родины слышит он приговор.Бросил гранату меткой рукою.— Смерть гитлеризму! — Взрывы гремят.Время в дорогу! Там, за рекою,Есть партизанский сильный отряд.— Братцы, примите! Грешен я много,Кровью позор свой буду смывать!С вами, герои, с поля родногоОрды фашистов буду сметать.Тот, кто у немцев ищет награды,Слушай, что сердце тебе говорит:Бей оккупантов! Бей без пощады!Родина примет тебя и простит.

Иногда в самом деле бывало так, как говорится в этом стихотворении. Поэтому оно пользовалось немалой популярностью в народе и сыграло роль агитационной листовки.

Что касается отряда Фомина, то он в этот же вечер вышел на первое свое задание и хорошо выполнил его. Это положило начало борьбе бывших полицаев с захватчиками.

Цуманский отряд

Рассказывая о партизанском движении на Волыни, я не могу обойти молчанием и Цуманский отряд, тоже присоединившийся к нам в 1943 году, и его руководителей А. Ф. Филюка и К. М. Алексеева.

Александр Филюк родился в том самом году, когда началась первая мировая война, в селе Клобучин Цуманского уезда. Гремели орудия, умирали люди, кованые сапоги немецких солдат топтали родную волынскую землю. Маленький Сашко если и видел и слышал это, то ничего еще не понимал, и только после по рассказам старших да по книгам узнал об ужасах иноземного нашествия.

Отец его Федор Григорьевич, бедняк из бедняков, одним только и был богат — семьей. Десять душ приходилось кормить крестьянину, а земли было мало, вечные недостатки, недоедание, беды — «злыдни», как тут говорят. Эти вот беды, эту нищету и видел мальчик с самых ранних лет.

Хороши цуманские места — щедрая земля, богатырские леса, рыбные озера и реки. И ведь много всего этого — и воды, и земли, и лесов, но владеют ими паны, арендаторы, куркули. А украинский мужик, который работает на земле и в лесу, вкладывая в них всю свою силу, даже за человека не считается: он — холоп, голодранец, быдло, лайдак. Сколько таких обидных слов слышал Сашко и на улице, и в школе. Да, даже в школе! В панской Польше это считалось обычным, естественным. Попы и ксендзы говорили: так от бога положено. К этому привыкали и даже примирялись с этим. А Сашко хоть и привык, но не примирился. Он еще не мог разобраться, в чем дело, — куда мальчишке! — однако чувствовал: что-то не так.

Учился он отлично, любил читать, и учитель попался добрый: давал хорошие книги. Правда, много хороших книг было тогда в Польше под запретом, но и те, которые попадали мальчику, многому научили его, заставили обо многом подумать, во многом усомниться. А еще он слышал тайные и не вполне ясные ему разговоры о том, что совсем недалеко — за Збручем — такие же украинские крестьяне живут по-другому. Там нет ни панов, ни арендаторов, ни куркулей: и леса, и земли — все крестьянское. Это нелегко было понять. А когда понял, еще труднее было разобраться: почему же у нас не так? Взрослые не могли этого растолковать: или не хотели, или боялись. Трудно да и небезопасно было тогда в Польше объяснять такие вещи мальчишке. И даже отец говорил: