Лето ночи - Дэн Симмонс

– Когда ее двоюродный брат, Билли Филипс, ворвался в салун… Нет не к Карлу, этой пивной тогда еще не было… Большой салун был там где теперь этот дурацкий магазин… Ладно, в общем, когда этот сопляк Билли Филипс ворвался холодным вечером и заорал, что у негра, который живет за путями, нашли платье его сестры, ну тут салун опустел через полминуты… И я тоже, помню как я бежал, чтобы не отстать от отца…, а на улице в своей двуколке сидел мистер Эшли, и на коленях у него лежало ружье… То самое, из которого он выстрелил в себя через несколько лет… Сидел так, будто ждал нас.

– Надо идти, ребята, – закричал он. – Справедливость должна восторжествовать.

– И тут вся толпа мужчин заревела… Ну знаешь, толпа соображает не лучше, чем кобель, когда перед его носом сучка в течке,…

Ну и все мы побежали туда, и пар валил у всех изо рта, он казался прямо золотым на солнце… Я даже помню, как пар вырывался из ноздрей лошадей… Пары черных кобыл, запряженных в коляску мистера Эшли… Да и некоторые другие были в колясках… И мы помчались на северную часть города, где позади свечного заводика проходила старая одноколейка, и этот негр задрожал и стал таращиться на нас… А до этого он что-то жарил на сковороде, готовил жратву, в общем… И парочка его друзей была здесь же, они тогда никогда не ходили по одиночке, и им не разрешалось бывать в городе после темноты, конечно… Но они не стали ввязываться, они брызнули в разные стороны, как перепуганные псы, понявшие, что сейчас будет порка.

– У черномазого была кровать-скатка, ну мужчины разорвали ее и все увидели… Там было платье маленькой Кэмпбел, все в засохшей крови, ну и еще кое в чем… Ты понимаешь, сынок, о чем я говорю.

– И они потащили негра к школе, тогда она была навроде центра города. В школе и все собрания проходили, и на выборы мы туда ходили, и все сделки тоже там совершались… И негра они туда поволокли… Я, помню, всегда болтался на улице, когда начинали звонить в колокол, чтобы все собирались побыстрее, если дело было важное. И тогда, помню, я тоже там стоял, мы еще пулялись снежками с Лестером Коллинсом и Мерри Уиттакером и отцом Кони Дейзингером… Не помню, как его звали. Там и все пацаны собрались, которые пришли с отцами. Но вдруг как-то быстро стемнело… Стало по-настоящему темно… И жутко холодно… Как у ведьмы за пазухой… В тот год весь чертов город был отрезан начисто, ты понимаешь, навроде как опечатан, из-за того что дороги стали жуть какими скользкими, и сугробы. Даже в Оук Хилл было не добраться, понимаешь, такие были дороги. Поезда еще ходили, но не каждый день. Так ведь сугробы – во, и никаких снегоочистителей на дорогах, и холодина… Вот мы и остались сами по себе.

– Когда мы замерзли, то пошли в суд… Они называли это судом… И этот суд уже почти закончился. Все дело заняло не больше часа. Настоящего судьи, конечно, не было… Судья Эшли вышел в отставку молодым, да он все равно был чуть-чуть психом…, но они все равно назвали это судом. Мистер Эшли, он знал свое дело. Помню, я стоял вместе с другими пацанами в бельэтаже школы, там, куда все эти книги складывали, и глядел в главный зал, где собрался народ, и дивился на судью Эшли. Он был такой важный в дорогом костюме, шелковом галстуке и в том шелковом котелке, который он прямо не снимал с себя. Но, конечно, когда он вел этот суд, то снял его… Я помню, что видел, как свет блестит на его белых волосах и удивлялся, как это он такой молодой и уже такой умный.

– В общем, Билли Филипс как раз кончал рассказывать, как он шел домой, когда этот негр попытался напасть на него… Сказал, что он гнался за ним и кричал, что убьет и съест… Как съел девочку до него… А этот Билли, скажу тебе, был самым большим вралем, которого я когда-нибудь видел… Маленький говнюк прогуливал школу как хотел, а потом являлся и заявлял, что ухаживал за больной мамочкой… Правда его старуха и правда болела все время, потом она вскоре и умерла… Или врал, что сам болел, а мы все знали, что он болтался по городу или рыбачил, или еще что… В общем, Билли говорит, что он вырвался от негра, а потом пошел тайком за ним в его лачужку и там увидел одежду маленькой Кэмпбел, я тебе говорил, что она приходилась сестрой Кэмпбелу? и этот негр навроде как шурудил эту одежду и всем показывал. И Билли сказал, что он побежал в город и рассказал мужчинам в салуне.

– И другой парень, кажись, это был Клемент Дейзингер, что ли… Ну да, он сказал, что видел этого черномазого, когда он болтался возле дома доктора Кэмпбела, как раз перед Рождеством, когда девочка и пропала. Сказал, что раньше забыл про это, а теперь вспомнил и понимает, что черномазый вел себя очень подозрительно. После Клемента и другие стали вспоминать, что вроде видели этого негра в городе.

– И судья Эшли ударил своим кольтом, будто это был этот… Ну как его там… А, молоток… И говорит черномазому: «Вы имеете что-нибудь сказать в свою защиту?», а тот только глядит на всех своими желтыми глазами и молчит. Конечное дело, его толстые губы были в кровь разбиты, потому что некоторым-таки удалось его стукнуть, но я думаю, если б он захотел говорить, то заговорил бы. Видать, он просто не хотел.

– И судья Эшли… Мы всегда думали о нем, как о настоящем судье… Так он опять ударил своим кольтом по столу, который они притащили вниз, и говорит: «Я объявляю вас виновным и приговариваю вас к смерти через повешение. И пусть Господь примет вашу душу». И тут вся эта толпа встала и стояла, пока он что-то еще не прокричал, а потом старый Карл Дуббет схватил этого черномазого и еще несколько человек тоже, и они потащили его мимо комнат для маленьких учеников к лестнице, которая идет мимо витражей, и потом туда, где стояли мы, мальчишки… Они протащили черномазого так близко от нас, что я мог бы дотронуться до его толстых губ, которые уже стали совсем синими…, и мы отправились за ними, когда они волокли черномазого мимо старших классов… И там то ли Карл, то ли Клемент надели ему на голову черный капюшон… И они протащили его по оставшимся ступеням. Теперь-то их больше нет, этих ступеней, их замуровали, знаешь… Ну и вытащили негра на такой узкий мостик, который шел внутри башни.

Ты его не видал… Я-то знаю о чем говорю, я целых сорок лет сам помогал Карлу Ван Сайку, а до него еще Миллеру убирать там, но ты его не видал. Мостик шел внутри башни и с него было видно все три этажа внизу, словно три ряда балконов, до самого главного зала, а в середине болтался этот колокол, который мистер Эшли привез из Европы. В общем мы все стояли вокруг этих балконов… И весь первый этаж был запружен толпой мужчин… Да и женщинами, тоже. Помню я видел там Салли Мун, мать Эммы, она стояла со своим мужем Оливером, слабак еще тот был, и у них даже щеки блестели, такие они были счастливые и взволнованные… И все смотрели на судью Эшли.