В тебе моя жизнь... - Марина Струк

Марина изо всех сил старалась запретить себе думать о том, что ее тела касается чужой ей человек, чужой ее сердцу, пыталась вызвать в себе отклик на его ласки и поцелуи. Она знала по словам Сергея, что некоторые мужчины чувствительны к тому, как отзывается на их действия их партнерши, а ей вовсе не хотелось оскорбить своей холодностью своего супруга. Ведь этого, по ее мнению, тот не заслуживал.

Наконец ее тело расслабилось, а разум словно отключился, запрещая себе даже думать о том, что сейчас происходит в этой комнате. Но той потери в пространстве и времени, что ощущала Марина с Сергеем, не случилось, не было той истомы, той ослепительной вспышки удовольствия от любви.

Может, потому, что и не любовь была вовсе, устало подумала Марина после того, как Анатоль заснул, повернувшись к ней спиной. Она чувствовала сейчас, словно она предала Сергея, хотя по сути то, что произошло, не могло быть неверностью как таковой. Ей дико хотелось сейчас принять сейчас ванну с теплой водой и смыть с себя все, что напоминало бы ей о происшедшем. Но она не могла сделать этого, не разбудив Анатоля, а будить ей его вовсе не хотелось. Сергей, бывало, тянул ее в постель повторно, а сейчас Марина не была уверена, что выдержит еще раз.

Поэтому она тихонько поднялась с кровати и аккуратно пошла к умывальным принадлежностям на комоде. Стараясь не шуметь, налила воды, опустила в нее тряпочку и принялась протирать свое тело. Низ живота слегка тянуло, но Марина сочла это естественным в данный момент. И лишь когда заметила кровь на тряпочке, сначала испугалась, а потом облегченно рассмеялась.

Крови. Никогда она еще не радовалась им, как сейчас.

Марина взяла со спинки стула капот и надела его, как можно плотнее запахивая полы. Потом взглянула на спящего мужа. Он лежал на животе, раскинув ноги, занимая большую часть кровати. Почему он не ушел на свою половину? Почему остался? Марина почувствовала легкое раздражение. Анатоль столько места занял в ее жизни, что даже сейчас она не может лечь в свою постель, потому как большая часть ее была занята им же. Даже в своей половине ей нет теперь покоя. Видимо, он не лукавил, когда говорил, что отныне вся ее жизнь будет только его…

Марина прошла в кабинет и опустилась там перед образами, надеясь, что молитва принесет покой в ее истерзанную душу. Но покой все не приходил, хоть и стояла она на коленях почти до рассвета, не замечая, как слезы текут по ее щекам.

«Надо лишь привыкнуть. Потом пойдет как по накатанной», — говорила Марине ее мать, Анна Степановна, перед днем венчания.

Надо лишь привыкнуть…

Внезапно ей захотелось взглянуть на дочь, и она поднялась с колен, прошла в детскую. Леночка спала, улыбаясь во сне. «Анелау бачыць[240]», — говорила о таких улыбках Агнешка, и Марина, вспомнив об этом, вдруг подумала, приходит ли к ее дочери Сергей во снах. Ей бы очень хотелось, чтобы дочь хотя бы так увидела своего настоящего отца, пусть даже не зная о том, кем он ей приходится.

Марина не могла удержаться и коснулась пухленькой щечки указательным пальцем, нежно поглаживая мягкую кожу. Леночка сморщила лобик недовольно, и сердце Марины кольнуло иглой. Так морщился во сне Сергей, когда она гладила его по лицу. Как ей забыть его, коли перед глазами всегда будет его маленькая копия? Разве это возможно?

********

За день до Воскресения, как и обещались, прибыла семья Марины в полном составе, на двух каретах покойной тетушки. Теперь уже и вовсе собственных — по завещанию Софьи Александровны Ольховским отошел дом со всей дворней и землей, а также денежные средства в виде содержания, которое будет выдаваться поверенным в начале каждого года. Девочки и приемный сын, господин Заболотнев, получили по определенной денежной сумме, а Марине лично тетушка отписала кроме того небольшое имение под Рязанью, переданное в дар ее деду, генералу Голышеву, еще государыней Екатериной Алексеевной. Осознание того, что она не бедствовала бы, не выйдя замуж Воронина, приносило Марине лишь горечь, ведь она могла бы и не вступать брак, а уехать в это имение и жить там, растя своего ребенка одна. Ах, если бы знать об том ранее…

Грешные мысли, одергивала себя тут же Марина. Да и как бы я судилась с господином Заболотневым? Ведь он подал иск о признании завещания «нечестным», как и полагала справедливо Анна Степановна. Но теперь, с покровительством его сиятельства графа Воронина, флигель-адъютанта Его Императорского Величества, этот судебный процесс был нестрашен ее семье.

Именно поэтому Анна Степановна так радостно смеялась, расцеловывая своего gendre[241], встречавшего их на крыльце усадебного дома вместе с супругой.

— Ах, mon cher ami, как же я обожаю этот сельский воздух! — восклицала она, улыбаясь Анатолю, а Марине лишь только оставалось дивиться ее улыбкам, ведь в Ольховке маменька только и делала, что повторяла, как она ненавидит деревню. Но разве можно сравнить их старенький бревенчатый дом в Ольховке и этот громадный особняк?

К удивлению Марины, ее родные даже не внесли какого-либо изменения в ее привычную жизнь. Папенька, мельком взглянув на внучку, покинул женское общество вместе с Анатолем ради завода борзых и гончих, что был в усадьбе, где и пропадал там почти время визита, ведь охотничьи собаки всегда были его страстью. Сестры же удалились кто куда — Ольга читать в беседку у пруда, остальные сестры незаметно попрятались, видимо, по своим комнатам. Лишь Анна Степановна сначала долго была в детской вместе с Мариной, напряженно вглядываясь в девочку у нее на руках. Потом, видя, что дочь не расположена к разговорам, прекратила попытки завязать беседу и ушла к себе, ссылаясь на мигрень.

Марина же, понянчив дочь до времени ее кормления, передала Леночку кормилице и вышла в парк, где ее уже ждал немец Одлерберг, привезенный Анатолем садовник. Весь день, даже пропустив обед, она занималась садом и парком, что намеревалась обновить с помощью иностранного специалиста. Они вместе обошли всю землю под парковым комплексом, планируя, споря или соглашаясь. Одлерберг предложил графине построить оранжерею, чтобы иметь и зимой свежие фрукты, а не привозить их из Петербурга. Еще было намечено расширить немного зимний сад — Марине показалось, что будет очень красиво устраивать там небольшие балы или рауты.

Лишь за ужином вся семья собралась за столом. Не было только Лизоньки, средней сестры Марины, что удивило хозяйку, а Анну Степановну заставило напряженно замереть.

— У сестры приступ мигрени, — извинилась за ту, краснея, Софи.

После ужина прошли в диванную, где стояло фортепьяно, и Софи, обладавшая дивным сопрано, спела несколько романсов. Марина всегда в глубине души немного завидовала голосу сестры. Станет она постарше, отбою не будет на вечерах от просьб «уважить и усладить слух». Лиза и Ольга прекрасно рисовали акварели. А вот саму Марину Господь не наделил никаким талантом, кроме ума и способности к языкам. Хотя лучше б первого было поменьше, как у Лизы, может, в этом случае Марину меньше мучили бы сомнения и размышления.