Романы Круглого Стола. Бретонский цикл. Ланселот Озерный. - Полен Парис

тревогу. Король Бодемагус разослал повсюду людей разузнавать о Ланселоте, грозя смертью тем, кто не откроет всего, что мог бы сообщить. Затем он передал королеве письмо, скрепленное печатью короля Артура, но подделанное Мелеаганом. Король предписывал ей «не дожидаясь Ланселота, возвращаться в Камалот, куда он уже прибыл в полном здравии». Сразу по прочтении сего подложного письма королева, вполне обнадеженная, вместе с мессиром Гавейном простилась с королем Бодемагусом. С ними поехал Кэй, наконец излеченный от своих ран; и поскольку теперь опасные проходы были открыты для всех, они вскоре увидели перед собою высокие башни Камалота; король Артур издалека выехал навстречу королеве и приветствовал ее долгим поцелуем. Мессир Гавейн был явно удивлен, не видя Ланселота.

– Ланселот? – спросил Артур, – разве он не с вами?

– Нет, – возразила королева, – вы сами передали нам, что он вернулся в Камалот.

– Клянусь всем, чем я вам обязан, госпожа, я не писал ничего подобного. Со времени большого сбора, в бытность нашу в Лондоне, я не видел Ланселота.

Слушая короля, королева чувствовала, что сердце ее готово выскочить из груди; холодный пот залил ее бледное лицо; она бы упала, если бы ее не поддержал мессир Гавейн. Когда она немного оправилась от слабости, она сказала, что не будет ей ни единого счастливого дня, пока ее тревожит участь Ланселота. Король, по всей видимости, разделял ее тревогу и решил продлить свое пребывание в Камалоте, городе, не сильно удаленном от земли Горр. Королева любила этот город, где Ланселота посвятили в рыцари.

CX

Но весь королевский дом был опечален: королева сидела взаперти и плакала днем и ночью. В унынии своем она молилась не столько Богу и Его пречистой Матери, сколько Владычице Озера, единственной, кто мог бы невзначай подать ей повод для надежды. Три месяца спустя, когда настала середина августа, королю пришла пора собрать двор и надеть корону. В день великого праздника, вернувшись после мессы, он размышлял, облокотясь на окно и блуждая взором в окрестных лугах; он медлил садиться за стол, ожидая, чтобы ему возвестили о некоем приключении. Наконец он увидел, что подъезжает телега, запряженная рослым конем, чей хвост обрезан под самый корень, а уши обриты. Правил ею карлик, толстый и приземистый, черноволосый с проседью. У рыцаря, которого он вез, руки были связаны за спиной, рубаха порвана, ноги плотно притянуты к двум оглоблям. Телега подкатила под окно, где сидел король. По белому щиту тележника, по шлему и кольчуге, уложенным рядом с ним, по могучему белому коню, привязанному недоуздком позади телеги, в нем признали рыцаря, а вскоре послышался его возглас:

– Кто из вас решится меня освободить?

Сотрапезники Круглого Стола вышли посмотреть, что будет дальше.

– Карлик, – промолвил король, – какое преступление совершил этот рыцарь?

– То же, что и прочие.

– Не понимаю.

И, не получив ответа у карлика, король предпочел обратиться к тому, кто был в телеге:

– Скажите, рыцарь, как вас освободить?

– Любезный сеньор, только если какой-нибудь рыцарь по доброй воле заменит меня.

– Вам нелегко будет его найти, – проронил карлик; и, настегивая коня, он повез по всем городским улицам телегу и рыцаря, которого по пути забрасывали грязью и старыми башмаками.

– Вот теперь, – сказал король, – мы можем пойти за стол.

Мессир Гавейн возвращался из покоев королевы. Ему поведали это приключение; и он припомнил, как посадили в телегу Ланселота; отчего он и проклял придумавшего телегу.

Когда же все они были за столом, рыцарь из телеги явился и, не говоря ни слова, попытался занять место среди прочих. Но тут каждый принялся отталкивать его как недостойного сидеть между честными людьми. Он прошел все ряды: всюду тот же отказ. Тогда он взял салфетку и пошел садиться с оруженосцами; но и там его приняли не лучше, и пришлось ему пойти вкушать пищу снаружи, у дверей.

Когда мессир Гавейн увидел его в таком небрежении, он встал, подошел прямо к нему и сел с ним заодно; ибо, в конце концов, это рыцарь, сказал он. О поступке мессира Гавейна одни отозвались лестно, другие дурно; король послал спросить у него, не боится ли он уронить честь Круглого Стола.

– Доложите монсеньору королю, что если для меня позор трапезничать с рыцарем из телеги, так то же будет со мною и потом, когда я сяду с Ланселотом.

Королева слушала, не подавая виду; но король ничего не уразумел из ответа своего племянника. Когда отобедали, рыцарь из телеги встал и сказал мессиру Гавейну:

– Сир, премного вам благодарен! я вижу теперь, что меня не обманывали, превознося вашу учтивость.

Он вернулся к себе домой, облачился в полные доспехи, сел на коня и направился со своим оруженосцем в королевскую конюшню: там он взял одного из лучших коней, уже оседланного, передал своего оруженосцу и вновь предстал перед Артуром.

– Сир король, – сказал он, – да хранит вас Бог! Если ваши рыцари бранят мессира Гавейна за то, что он со мною поел, я буду защищать его против лучшего из них. Я взял у вас одного из коней; когда представится случай, я взамен добуду вам других.

Затем, заметив мессира Гавейна, сказал мимоходом:

– Поминайте, монсеньор, как мы обедали вместе.

– Я этого не забуду, и вам нечего меня опасаться [300].

И вот все рыцари в великом удивлении и смятении, а пуще всех король. Сагремор пошел облачаться в доспехи, сел верхом и поскакал по следам рыцаря; и то же сделали Лукан-бутельер, Бедивер-коннетабль, Грифлет сын До и Кэй-сенешаль. Сагремор догнал телегу, когда она приближалась к Лесному броду, названному так за то, что он вел от побережья Камалота ко входу в лес.

Рыцарь остановился перед бродом; на другом берегу виднелись в ожидании его сорок рыцарей и несколько оруженосцев из его свиты. Увидев, что скачет Сагремор, он пришпорил коня в его сторону; удар был жесточайший. Сагремор поломал свою глефу и выпал из седла. Рыцарь из телеги поймал коня за поводья и увел к своим людям. Затем он сказал, вернувшись к Сагремору:

– Сир рыцарь, передайте королю, что у меня есть для него первая добыча, но не последняя.

– Как! Вы уже не хотите сражаться?

– Нет; ведь вы пеший, а я конный: силы не будут равны.

Сагремор вернулся, пунцовый от стыда и гнева. За ним явился Лукан-бутельер; за Луканом – Бедивер-коннетабль, потом Грифлет; всем им был оказан тот же прием, что и Сагремору, и они вернулись пешими, как он. Рыцарь телеги был уже недалеко от леса, когда Кэй доскакал до половины пути, призывая его