Сочинения в двух томах. Том 2 - Макс Пембертон

чем мы обязаны вам. Пусть, однако, эти господа помнят, что времени терять нельзя. Каждому из наших матросов я дам по дукату, как только мы очутимся на палубе нашего судна.

Матросы ничего не сказали, им не понравилось, как Вильтар обращался с их капитаном; да, кроме того, положение их было настолько рискованно, что невольно каждый спрашивал себя, что с ними будет, когда полицейский катер настигнет их.

Каждый удар весла заметно уменьшал расстояние между ними. Венецианские гондольеры гребли, как один человек, и катер летел, как стрела. По всему берегу около арсенала, на Лидо, на островах виднелась масса народу, все с любопытством следили за этой гонкой, и все понимали, что рано или поздно французы будут настигнуты, так как скрываться им будет некуда. В море они выйти не могут, так как они попадут под выстрелы форта. Когда раздался одиночный выстрел из ружья Ланжье, он был встречен взрывом хохота, но, когда вслед за ним послышался гул от выстрела пушки на французском судне, народ в Венеции переполошился, из уст в уста полетела молва о том, что французские суда приближаются к городу, они миновали уже Лидо.

Сначала полицейский катер, по-видимому, не знал, что ему делать дальше, там даже не сообразили, что Ланжье подал сигнал военному судну. Следуя приказанию преследовать всех французов, минующих форты и не представлявших свои паспорта, он отправился в погоню за французами с целью допросить их, и поэтому, когда катер наконец догнал лодку Вильтара, начальник полиции встал и сказал, обращаясь к французам:

— Прошу вас, господа, остановитесь на минуту.

Никто не обратил на него ни малейшего внимания, лодки продолжали быстро двигаться вперед, бок о бок. Это было совершенно неожиданно для полицейского офицера; он крикнул опять:

— Разве вы не слышите, что я вам говорю? Прошу остановиться и предъявить ваши бумаги.

Но в лодке Вильтара никто, казалось, не слышал этих слов, гребцы еще больше налегли на весла, сам Вильтар сидел, улыбаясь, на корме, Ланжье стоял на носу, Гастон и Беатриса сидели молча на скамье, закутавшись в один плащ.

Когда полицейский офицер убедился наконец в том, что французы решили не слушать его, он рассердился и крикнул с угрозой:

— Ну, берегитесь! Послушайте, братцы, — обратился он к своей команде, — прибавьте ходу, мы им покажем, как нас не слушаться.

Один из команды встал, схватил большой крюк и попробовал зацепить его за борт неприятельской лодки, ему удалось это после нескольких напрасных усилий, и полицейский офицер обратился снова к французскому капитану:

— Покажите мне свои бумаги, господа! Если они в порядке, вы можете ехать дальше, вас никто не будет задерживать. К чему вы оказываете сопротивление?

Говоря это, он нагнулся вперед, как бы собираясь перебраться в лодку к Вильтару, но тот протянул руку и вместо того, чтобы поддержать его, вдруг размахнулся и кинул его в воду. В ту же минуту Ланжье вытащил револьвер и ранил в руку помощника полицейского офицера; тот громко вскрикнул и выпустил крюк, который держал; лодка, освободившись, рванулась вперед и быстро понеслась по воде.

В полицейской лодке все были так заняты спасением своего начальника, что никому не пришло в голову преследовать французов или, по крайней мере, выстрелить в них. Все зрители на берегу говорили потом, что все это произошло так быстро, что они не успели опомниться, как лодка с французами подплыла к своему бригу и оттуда был спущен катер им на помощь. Когда наконец они поняли, в чем дело, были сейчас же посланы гонцы в княжеский дворец, и вскоре вслед за тем раздался тревожный звон колоколов, возвещавший о том, что французы вошли в лагуну, миновав Лидо.

Конечно, разговоров по этому поводу было очень много, все говорили о низости французов, о том, что Бонапарт не сдержал своего слова. Все сенаторы собрались немедленно в сенат, туда же явился дож, и начались дебаты, как поступить в данном случае, пропустить ли французское судно дальше, так, чтобы оно могло подойти к Венеции, или же употребить все усилия, чтобы не пускать его дальше. Лоренцо и более передовые сенаторы — все стояли, конечно, за последнее; наконец дож отдал распоряжение потопить во что бы то ни стало французское судно. Вильтар в это время успел уже со своими спутниками добраться до брига и, очутившись на нем, объявил, что наконец-то они в безопасности.

XV

Когда Гастон вынес Беатрису из ее дома и усадил ее в лодку, она была еще в бессознательном состоянии, и только когда они очутились наконец на бриге, где Вильтар велел отвести ей отдельную комнату, она пришла в себя и поняла, что случилось. Долгая ночь с пережитыми ужасами не могла, конечно, не отразиться на ней, она чувствовала себя так худо, что врач с «Лафайета» подверг ее тщательному осмотру, удовлетворившему даже Гастона; они оба сидели теперь около ее изголовья, думая только о том, как бы она скорее оправилась и окончательно пришла в себя. Не зная еще, как отразится на ней ее бегство, Гастон прекрасно понимал, что она покинула свой дом и свой город, который так любила, она пожертвовала своим добрым именем и тем почетом, которым пользовалась среди своих граждан. Он знал, что Венеция назовет ее теперь изменницей, а между тем кто был преданнее ее по отношению к своему отечеству? Это была благодарность ей за ее труды, ее считали изменницей ее соотечественники, а французы говорили про нее, что именно она — виновница смерти многих их соплеменников. Нигде в Италии она не могла уже найти себе теперь приюта, а Гастон, несмотря на свою близость к Наполеону, не мог тоже наверняка рассчитывать на то, чтобы он решился принять ее под свое покровительство. Будущее для них обоих не предвещало ничего хорошего и было очень пасмурно и темно.

Подобные размышления не давали покоя Гастону и тогда, когда врач объявил, что опасность для жизни миновала и что ей теперь только необходим сон