Чужая осень (сборник) - Валерий Смирнов

— Для менеджера я буду только после годовщины Великого Октября.

Марина кивнула головой, я открыл дверь своего кабинета и, увидев в нем Рябова, машинально бросил взгляд на часы. В запасе оставался час с небольшим.

— Спешишь? — поздоровался Сережа. — Интересно, куда?

— Ты бы лучше ко мне интерес проявлял раньше. Безопасность, береженого… И чтобы потом не говорил — это я сам придумал шоссейные гонки и стрельбу по движущимся мишеням. Говори о главном.

— Велигуров уже пятки смазывал. Почувствовал старичок неладное. Но мы его убедили продать коллекцию. Он целый контейнер на территории военного аэродрома успел спрятать сразу же после разборов с «Ромашкой». Не зря я его три месяца под контролем держал. Так что, не мог я одновременно несколько задач успеть решить. И так люди с ног валятся.

— Я понимаю, Сережа, это только мы обязаны работать сверхурочно. Так что, кроме зарплаты, гарантируй ребятам премию. Вы что, аэродром захватили?

— Ну, захватили. Хотя было бы у меня еще две группы… Так вот, этот режимный объект у наших конторских партнеров давно был под наблюдением. Я только ускорил операцию. Взяли эту кампанию с поличным. На аэродроме у Городецкого свои люди. Прохождение грузов через режимный объект обеспечивал майор-пограничник и один из начальников дежурной смены. Они дали коридор грузу прямо на летное поле. «Ан-12» был уже готов к вылету, а они с ЗИЛа перегрузкой занимались. Тут их и прихватили.

Кстати, Вершигора в операции тоже участвовал. Совместные действия отдела борьбы с организованной преступностью и службы безопасности.

— Плюс помощь «Содействия».

— Это точно, — коротко хохотнул Рябов. — Пока они преступников вязали, мои ребята его контейнер вывезли. Теперь уже твой контейнер.

— Как Велигуров?

— Чуть не обгадился от страха, — брезгливо заметил Рябов. — Тебе это не удивительно?

— Нет, Сережа, палачи, как правило, трусливы. А твои действия потом никаких эксцессов не вызовут?

— Какие эксцессы? Мои же ребята в форме были. Я, правда… — замялся Рябов. — В общем, они были в своей тренировочной форме. Только я на них береты с эмблемой «Сокола» нацепил. А все уже знают — без «Сокола» ни одна серьезная операция не проходит. Тем более, что мы действовали так, будто прикрывали тыл группе захвата. И контейнер не очень большой. Килограммов триста. Сколько он может стоить? — с этим вопросом Рябов превратился из начальника службы безопасности в моего младшего компаньона.

— Еще не знаю. Но в свое время Вышегородский оценил это собрание в пятьдесят миллионов долларов. Цены на искусство за год прыгнули минимум в три раза — это во-первых. Но, во-вторых, мы не знаем: все ли загрузил в этот контейнер Велигуров. Может, что-то спрятал в другом месте.

— Нет проблем, Велигуров пока у меня…

— А в третьих, я считаю: оценка Вышегородского явно занижена, Так что, думаю, на твою долю придется миллионов двадцать, если, конечно, содержание контейнера полностью соответствует моему списку.

Я надавил кнопку селектора.

— Марина, два кофе.

— У меня еще проблема. Баранаускаса мы перехватили. А вот Городецкий с утра… Я же говорил, что людей не хватает.

— Людей не хватает? Рябов, ты же заявлял в свое время, что в любую минуту можешь тысячу бойцов под ружье поставить. А если нужно, к вечеру их число утроится.

— Я не отказываюсь. Но одно дело наши ребята или драчуны-каратисты. А совсем другое — слежка. У нас всего несколько человек, которые этим профессионально заниматься умеют.

— Я уже понял, как они умеют. Петр Петрович исчез?

— Как только отыщем — его нужно кончать.

Если Сережа не знает, что его планы совпадают с желаниями Игнатенко, значит Воха выдержал экзамен.

— Бесплатно кончать? — снова удивляюсь я. — Рябов, мы не такие богатые. И что будет, если Игнатенко выкрутится? Хотя СССР разбился на маленькие советские союзики, это мало что меняет. В стране чудес живем, не забывай.

— Ты всегда говорил — в стране непуганных идиотов. Так что идиотничать я тебе не позволю. Хватит последнего ночного приключения. Я же тебя знаю. Если ты не идешь в атаку во время разговора, значит, что-то при себе держишь. Он сейчас опаснее, чем два ликвидатора. И если следствие по делу Игнатенко спустят на тормозах, а Городецкий останется в живых — нам предстоит такая война…

— Ты хочешь оказать услугу Игнатенко?

— На всякий случай, это в дальнейшем может и услугой показаться. Даже если Игнатенко в отставку выпихнут. Без особых последствий. Вполне вероятно. Он как на следствии пасть откроет, так многим еще это отрыгнется. Так что Городецкого, несмотря на твои возражения, нужно кончить. Велигуров и Баранаускас нам не опасны, но если Городецкого возьмут… Словом, только он способен наговорить им гадостей о нашей фирме. А если на его слова внимание все-таки обратят? Ты же первый потребуешь идти в атаку, когда нужно будет уйти в защиту. Нет, я получаю бабки только за то, что никому не верю. Так что мне проще будет жить, если Городецкий на тот свет отправится. В конце концов он тебя три раза пытался грохнуть.

Нашу мирную беседу прервал мелодичный звон маринкиных побрякушек. На гжельском подносе стояли две крохотные чашечки кофе. Марина, не глядя на Рябова, сунула ему под нос блюдце, улыбнулась мне и не спеша выплыла из кабинета.

— Ну и что, Сережа? Пусть Городецкий пытался меня грохнуть, но сколько раз в наших делах враг становился партнером. И сколько раз все было наоборот. Кстати, о твоих партнерах. Моей просьбы не забыл?

— Данные на них уже в моем компьютере.

— А какие данные на нас у Петра Петровича?

— У него сейчас такая ситуация, когда все мое с собой ношу. Окна в таможне я перекрыл. У него там связи — будь здоров.

— А корешки твои, конторские, не помогают?

— Интересно, как они могут? Ведь Городецкий только под контролем. Он при желании может еще руководить. Даже из телефонной будки.

— По-моему, он уже отруководился.

Сережа одним глотком опрокинул в себя содержимое кофейной чашки и заметил:

— Хорошо, что хоть дуста не насыпала. А насчет Городецкого ты тоже хорошо сказал.

— Что ты имеешь в виду?

Сережа хитро прищурился и ответил:

— Я имею в виду, что ты знаешь, как найти Городецкого. А главное, хочешь сам это сделать. Только вот опять в войну поиграть, когда она уже почти закончилась, я тебе не дам. Хватит, и так о твоих подвигах можно писать библиотеку приключений на собственную задницу.

— А чего ты так взбудоражился?

— Если ты вчера только под Маринкиным прикрытием остался, то не от хорошей жизни. Я сейчас другого боюсь. С Городецким ты справишься, не сомневаюсь. Только, думаю, после того, как вы договоритесь, он обязательно какую-то пакость сотворит. А если ты что-то почувствуешь — я тебя знаю. Ты его прямо в кабинете пристрелишь. Стрелять ты научился.

— Перестань, Сережа, какой из меня стрелок…

— Вот-вот. В этом ты весь. Можешь обижаться, но мы сейчас одни. Ты, наверное, сам себя убедил, что стрелок из тебя хреновый. А почему? Да потому, что ножи кидать — тебе равных я не видел. И гордишься ты этим по справедливости. Зато с огнестрельным оружием у тебя не так здорово выходит. Словом, недостаток есть. Явный. Только вот думаю: как это такой плохой стрелок в критической ситуации не мажет? А все потому, что… Ты не обижайся, но твое самомнение — это тоже моя забота. Промажешь на тренировке — так это само собой разумеется. А если попадешь — уже молодец. Там, где у другого считается просто, в порядке вещей, у тебя расценивается заслугой. По части стрельбы, по крайней мере.

— Сережа, я могу и обидеться, — говорю излюбленную фразу моего сына перед тем, как он получает от меня очередную затрещину. Рябов специально меня из себя выводит, чтобы я взорвался, сорвался с места и побежал навстречу Городецкому. Тогда он без труда пустит по моему следу своих освободившихся от работы профессионалов слежки, и о чем бы мы ни договорились с Городецким, его прикончат, быть может, во время беседы. Сережа не хочет рисковать. Может, и из-за того-то я ему не сообщаю о кое-каких подробностях. Ну и что, это же наш давний метод работы, отчего он так стал дергаться? Я бросил взгляд на циферблат «Сейко» и внезапно понял, почему Сережа после таких бурных событий не собирается отдыхать. Он ведь просто тянет время. Своими действиями я не даю ему элементарно расслабиться, а напряжение у него было нечеловеческое. Конечно, теперь по его ценному указанию Воха на меня наручники не примерит. Но Рябов явно добивается того, чтобы я сказал: мол, лады, Серега, пошли вместе, разберемся с Городецким — и все с этим делом. Финал операций мы постоянно завершали двойным ударом. Только это еще не финал, обо всем Рябову знать незачем. Я ведь не сую нос в его дела. По крайней мере, так явно.