Гордиев узел Российской империи. Власть, шляхта и народ на Правобережной Украине (1793-1914) - Даниэль Бовуа

По моим подсчетам, после проведения ревизии в 1831 – 1850 гг. в трех юго-западных губерниях осталось около 70 тыс. прежних шляхтичей, получивших дворянское звание, причем 9/10 из них не имели крепостных и владели небольшой земельной собственностью. Количество же владельцев имений достигало 7 тыс.877 Эта цифра подтверждается данными российских и советских исследований, где она также дается приблизительно. По мнению Рудченко, исследовавшего инвентари 1847 – 1848 гг., в 1861 г. налицо было 6051 землевладелец, а согласно Д.П. Пойде – лишь 5449. Последняя цифра кажется немного заниженной, поскольку Пойда насчитал 8535 имений, и даже если у кого-то из помещиков было несколько имений, то вряд ли общее число таких владений достигало 3086878. Однако если учесть достаточно многочисленные еще до 1863 г. банкротства и наплыв русских дворян, владевших уже к 1833 г. четвертью земель, то представляется достаточно правдоподобным, что в 1863 г. количество польских поместий не превышало 5 – 5,5 тыс.

После отмены крепостного права количество душ как показатель размера имения теряет смысл (в 1861 г. в трех юго-западных губерниях на одно имение в среднем приходилось по примерно 272 души). Критерием социально-экономического значения становится, чего не было до этого времени, площадь землевладения, и это тем более важно учитывать в исследованиях, поскольку вплоть до 1914 г. этот регион сохранил почти исключительно аграрный характер. И хотя имело место развитие отдельных отраслей пищевой промышленности, здесь не получили распространения добывающая промышленность и черная металлургия. Мощь как польских, так и русских латифундистов Украины зависела от площади находившейся в их собственности земли. В 1863 г. средний показатель составлял 895,6 десятины, а по отдельным губерниям распределялся следующим образом879:

Стоит отметить, что в начале 1860-х гг. польские помещики вызывали у русских смешанное чувство – одновременного восхищения и ненависти. Кроме того, польские помещики также пользовались у русских высоким авторитетом в культурном плане, о чем уже была речь. Ряд польских мемуаристов испытывали чувство горечи, а одновременно гордости из-за подобного отношения к себе. Один из царских генералов достаточно красноречиво писал: «Совершенно особняком держалось польское общество [в Киеве], намеренно избегая бывать в русских домах, которые, кстати заметить, чисто русской окраски тогда не имели и как бы заискивали перед поляками…» Генерал отмечал также, что воспитанники Киевского кадетского корпуса испытывали перед поляками комплекс неполноценности: «На первых же порах я был удивлен тем, что кадеты даже с чисто русскими фамилиями, как, например, Нечаев, Богданов, Смородинов и др., говорили с явным польским акцентом и не прочь были вести речь по-польски с своим же русским товарищем. Польский тип и польские нравы мелкой, но тщеславной шляхты здесь, видимо, господствовали…»880

Январское восстание 1863 г. стало идеальным поводом для того, чтобы придать репрессиям новый размах. На смену десятилетней борьбе властей с признаками польской культуры и доминирования пришла не менее изощренная и систематическая политика уничтожения. Обновленная форма тихой войны была на этот раз направлена в самое сердце польского могущества – на землю. Сердца министерских чиновников в Петербурге исполнились радости оттого, что, как казалось, добыча близка и русские наконец вытеснят поляков с этих земель.

Стоит, однако, напомнить, что восстанием были главным образом охвачены Царство Польское и Литва, тогда как на Украине оно проявлялось в ограниченной форме. В то же время если принять во внимание четко выраженную склонность поляков с Украины к примирению, то станет понятно, что это восстание стало поводом для коллективной слепой мести русских. Структуры, которые Национальному правительству повстанцев удалось создать на Украине, были слабыми881, а небольшое количество активистов, как из белых, так и красных, очень быстро обнаружили неспособность к выполнению поставленных задач882. Известно также, что немногочисленные столкновения повстанцев с российской армией в этих землях не идут ни в какое сравнение с боями, которые произошли в других местах. Подобная оценка событий дается и в воспоминаниях Т. Бобровского и находит подтверждение в подробных исследованиях С. Кеневича883.

Именно поэтому старый генерал-губернатор Н.Н. Анненков, которого русское окружение и царский двор в Петербурге считали ничтожеством, не чувствовал необходимости в проведении драконовских репрессий и в немедленном использовании поражения поляков к русской выгоде. Генерал Домонтович писал: «Н.Н. Анненков, заменивший умершего Кн. Васильчикова [в декабре 1862 г. – Д.Б.], был не более как старый колпак, не только мало смыслящий в делах вверенного ему края, но и самый край, смешавший его с Австрийской Галицией…» И действительно, старик на одном из банкетов объявил, что возглавляет «Красную Русь»! «Конечно же, что такого генерал-губернатора полякам не составило большого труда дурачить на каждом шагу и отводить его взоры от своих проделок».

Другие коллеги Анненкова, например начальник канцелярии М.В. Юзефович или киевский губернатор Н.Г. Казнаков, не скрывали своего раздражения из-за потерянной возможности нанести ощутимый удар по полякам. В июле 1864 г. министр внутренних дел П.А. Валуев получил распоряжение Александра II поехать в Киев и на месте проверить дееспособность губернатора. Впрочем, у министра уже имелось собственное мнение на этот счет. В своем дневнике он писал в конце 1863 г.: «…был у меня ген[ерал] – ад[ъютант] Анненков 4 битых часа сряду! До изнеможения!», и в другом месте чуть позже: «Вечером был у меня Анненков, который завтра едет обратно в Киев. Pauvre cervelle884!» Отставка этого чиновника была предрешена, когда оказалось, что он никоим образом не разделял намерений правительства по вопросу о судьбе польских земель и даже оказывал сопротивление при посягательстве на крупные имения, планируемом Временной юго-западной комиссией. Она была создана в Киеве во главе с Г.П. Галаганом, и на нее было возложено задание по увеличению крестьянских наделов согласно указу от 30 июля 1863 г.885 К рассмотрению ее деятельности мы еще вернемся.

Тот факт, что Анненков не видел повода к пересмотру земельного статуса поляков, можно действительно приписать его старости, поскольку, как только в Варшаве вспыхнула искра восстания, в столице империи стали разрабатываться самые сумасбродные планы об уничтожении поляков на Украине. Из правительства один П.А. Валуев не одобрял общего желания ослабить поляков экономически. Он ежедневно отмечал в дневнике рост антипольских настроений. Граф С.П. Сумароков вместе с шефом жандармов В.А. Долгоруковым и князем Гагариным оказались инициаторами мероприятий, которые Валуев считал безответственными. По мнению Сумарокова, с поляками следовало вести себя так же, как поступил Наполеон III с жителями Ниццы, которые не признавали себя французами: лишить российского гражданства, заставить продать имения и изгнать в соседние страны. «Я эту песнь давно слышу, – писал Валуев 20 января 1863 г. – Когда я спрашиваю: разве Польша не подвластна русской короне? Разве Западный край город или уезд? Можно ли заставить землевладельцев 9 губерний продать их имения? Кто их купит?»

Лишь Валуев был способен заметить, и небезосновательно, что из польских помещиков можно было с легкостью создать надежную опору российскому трону. Собственно, об этом он и писал по-французски: «Я борюсь против достойных лишь порицания антипольских мер, которые другие хотели бы осуществить»886. Впрочем, эта т.н. борьба была не чем иным, как игрой его воображения, поскольку он каждый раз уступал царским министрам, а еще больше – под влиянием истеричных криков М.Н. Муравьева, виленского генерал-губернатора, вошедшего в историю под именем «Вешатель».

Первый удар был нанесен по польским землевладельцам указом об обязательном выкупе украинскими крестьянами наделов, которые находились в их пользовании. Мы еще увидим, к каким конфликтам приведет эта акция по принудительной продаже земли, решение о которой было принято 23 июля 1863 г. Большинство царских сановников и не думало о предоставлении крестьянам шанса стать владельцами земли, их заботило лишь то, как отобрать ее с пользой для себя у поляков. Газета «Московские ведомости» и журнал «Русский вестник» не жалели слов, чтобы выразить возмущение в связи с присутствием поляков на западных территориях, присоединенных еще за 70 лет до этого. В статье под названием «Что нам делать с Польшей?» Катков заявлял, что государственная граница прокладывается с помощью меча, а не пера, а потому в империи должен быть один порядок для всех. В то же время Муравьев в Северо-Западном крае вынашивал планы массовой высылки поляков887. Валуев не отмалчивался. В записке от 8 августа 1864 г. он на основании статистических данных доказывал Александру II все сумасбродство проектов Муравьева по устранению поляков: «Нельзя выбросить из России 850 000 Поляков и нельзя заставить всех уроженцев Западного края служить например в Приволжском, а уроженцев Приволжского в Западном…» Констатируя непонимание ситуации большинством губернаторов (он, в частности, цитировал волынского губернатора генерала М.И. Черткова), Валуев с досадой добавлял: «В нашем ультрапатриотизме есть прискорбная черта. Он склонен говорить языком ненависти, а ненависть не правительственное и не государственное чувство…» Валуев, конечно, провозглашал себя сторонником русификации, но, как он писал, «в то же время я не говорил языком племенной вражды и ненависти и не спрашивал тех крайних неразборчивых и не исполнимых на практике мер, которые ныне многими так легко признаются и необходимыми и удобовозможными»888.