Я умею прыгать через лужи. Это трава. В сердце моем - Алан Маршалл

чертежи. Но я знал, что думает он не о них. Было ясно, что он рассержен, и я пытался угадать причину.

Поглядывая сбоку, как он перебирает листы бумаги, я тоже начал злиться — защитное чувство, с помощью которого я непроизвольно оборонялся от еще неведомых мне обвинений, — в том, что они несправедливы, я был уверен.

Наконец мистер Бодстерн решил, что заставил меня прождать достаточно долго, и тем самым доказал мне всю незначительность моей персоны; он повернулся ко мне и холодно сказал:

— Я слышал от мистера Перкса, что вы недовольны своей работой и подыскиваете себе другое место. Это правда?

— Да, — ответил я, озадаченный неожиданным оборотом дела и чувствуя себя не в силах что-либо прибавить.

— Тогда я вынужден вас уволить. Ни при каких обстоятельствах я не стал бы держать человека, недовольного своей работой. Фирма больше не нуждается в ваших услугах.

Я повернулся, чтобы уйти. Жестом он остановил меня.

— Я вижу, вы не собираетесь объяснить свое странное поведение. Можете поверить, я не стал бы порицать вас, если бы вы решили уйти по причине уважительной. Я понимаю, что люди стремятся к переменам. Но мне непонятно, почему вы сочли нужным прибегнуть к обману. Вы использовали нашу фирму в своих корыстных целях и в то же время вели тайные переговоры, готовясь ее покинуть. Подобное поведение я считаю предосудительным. Уж от вас-то я этого не ожидал. Ваш поступок говорит о весьма неприятных чертах характера, которых я в вас и не подозревал. Можете идти. Деньги вы получите сегодня же. Жалованье вам будет выплачено по следующий четверг включительно.

Пока он говорил, злость клокотала во мне, — но внезапно она иссякла, испарилась как вздох. Я стоял опустошенный, ничего не чувствуя, кроме отвращения ко всему на свете.

Скорей бежать отсюда! Прочь от Бодстерна. Забыть его.

Разве я обвиняемый на скамье подсудимых? Почему я должен защищаться от его обвинений? Да и какой смысл в этом? Ведь приговор уже вынесен. А в чем мое преступление? Защищаться — значит признать обвинение действительным.

— Хорошо, — сказал я. — Сегодня вечером я покину фабрику. — С этим я вышел из кабинета.

В тот день я мистера Перкса не видел. Он куда-то исчез после того, как прошел через помещение конторы. Кто-то сказал, что он уехал в город.

Мне хотелось спросить его — почему он сообщил мистеру Бодстерну, что я думаю перейти в другую компанию? Ведь он сам убедил меня это сделать. Он знал, что я никогда не скажу о его роли во всем этом мистеру Бодстерну и что его коварство останется безнаказанным.

Зато этим поступком он мог лишний раз доказать мистеру Бодстерну свою преданность. Он раздобыл мне другую работу, — так почему бы ему и самому не извлечь выгоду, первым сообщив об этом хозяину.

У меня все еще не было полной уверенности в том, Что я получу работу в фирме «Модная обувь». Ведь для этого требовалось еще согласие мистера Фредерика Фулшэма.

Что касается мистера Томаса, то протекция Лайонела Перкса, бесспорно, мне помогла. Они были друзьями. Но я сомневался в том, что его протекция будет иметь вес у Фулшэма. Ведь они были едва знакомы.

Когда вечером я постучал в дверь мистера Фулшэма, дрожь охватила меня. От этого свидания зависело так много, а позиция моя была крайне уязвимой: ведь работы у меня не было.

Дверь открыл сам мистер Фулшэм. Это был рослый мужчина, видимо, вполне довольный своей судьбой. Судя по выражению его лица — гладкого, без единой морщинки, — он в этот момент меньше всего думал обо мне. Если он и хотел сейчас, при первой встрече, оценить мои достоинства, как человека и будущего бухгалтера, по его виду трудно было об этом догадаться.

Он провел меня в гостиную, казавшуюся неприбранной из-за обилия разбросанных детских игрушек, среди которых у камина стояли два кресла, и жестом пригласил меня сесть в одно из них, а сам утонул в другом, полностью расслабив мышцы, — свойство, присущее безмятежно спокойным людям, умеющим сливаться с избранным ими местом отдохновения.

— Прошу, — сказал он, протягивая мне пачку сигарет.

Курил он безостановочно, прикуривая одну сигарету от другой. Пепельница, стоявшая на ручке его кресла, была полна окурков. Он был ярым курильщиком и вместе с тем человеком спокойным и невозмутимым. Эти явно противоречивые свойства отнюдь не помогали понять его характер.

Я подумал, что он, наверно, когда-то был рабочим и, прежде чем достичь нынешнего своего положения, испытал и нужду. Это, однако, вовсе не значило, что он проникнется сочувствием ко мне или захочет понять всю трудность моего положения. Нередко люди, прошедшие такой жизненный путь, относятся к своим подчиненным с большой черствостью, и моя догадка, что он был когда-то рабочим, вовсе меня не обрадовала.

Он оказался человеком прямым.

— Боюсь, что у меня для вас дурные новости, — сказал он все с тем же безмятежным видом.

— Неужели? — воскликнул я, чувствуя, как мною овладевает страх. Значит, я не получу этого места?

— Не получите. Дело в том, что до меня дошли о вас неблагоприятные отзывы, и я не могу рисковать. Я говорю с вами откровенно, — мне не хотелось бы, чтобы, сидя тут, рядом со мною и разговаривая о всякой всячине, вы считали, что все в порядке.

Когда его слова дошли до моего сознания, я не воспринял их как удар, сбивший меня с ног. Нет, мне показалось, что меня окутывает ледяной холод, и я погружаюсь во тьму.

Пребывая в состоянии полной отрешенности и потеряв всякую власть над своей речью и всякое чувство ответственности за нее, я произнес:

— Не скажете ли вы мне, что это за неблагоприятные отзывы?

— Почему же? Я могу вам сказать. Дело в том, что вас сегодня уволили, уволили за неспособность. Ведь так?

— Я был уволен, но не по этой причине.

— Что ж, возможно, подробностей я не знаю. Главное — что вас уволили, вас не захотели держать. Ведь это так?

— Да, это так. Но кто вам это сказал?

Я снова обрел чувство собственного достоинства.

— Не вижу, почему я должен скрывать это от вас. Как раз перед вашим приходом мне позвонил Редж Томас, мой компаньон — тот старик, у которого вы побывали вчера вечером. Знаете его…

— Да, знаю.

— Лайонел Перкс с ним очень дружен. Это ведь он указал вам на эту должность?

— Да.

— Так вот. Редж позвонил мне сегодня вечером и сказал, что Перкс с ним разговаривал о вас. Редж позвонил мне сразу же после этого разговора. Перкс, оказывается, очень обеспокоен тем, что он