Собор без крестов - Владимир Шитов

спячки, оживился он.

Он вновь позвонил дежурному по полицейскому управлению и попросил подготовить информацию: сколько

было совершено убийств в ближайшие годы таким способом, как была убита Шумахер.

Через двадцать пять минут дежурный сообщил, что подобных убийств с применением ножа в ближайшие два

года не было совершено ни одного, пообещав официальную справку по этой информации направить ему почтой.

«Я так и знал, что будет подобный ответ, — довольно потерев руки, подумал Кройнер. — Из такого вывода

напрашивается один ответ, что преступник прилетел из России. Наши гангстеры застрелили бы жертву, отравили

бы, устроили бы автокатастрофу, взорвали бы дом, но нож метать со стопроцентной убежденностью в конечном

результате — для них слабо. На такое способен только русский, — с некоторой долей сомнения подумал он, — а

может быть, это работа какого-нибудь циркача?» — задал он себе каверзный вопрос.

Подумав над ним, он был вынужден согласиться, что вторая версия тоже имеет право на жизнь, а поэтому

решил затребовать из цирка список лиц оригинального жанра, — метателей колюще-режущих предметов, которые уволены оттуда за какие-либо провинности или способные корысти ради пойти на преступление.

Довольный ходом своих мыслей, он даже позволил себе отвлечься от них и закурил. Выпуская изо рта кольца

дыма, наблюдая, как они таяли в воздухе, Кройнер с сожалением был вынужден констатировать, что всех

русских, проживающих в Нью-Йорке, а их сейчас в городе проживает более четырехсот тысяч, на причастность к

убийству Даны Шумахер невозможно проверить.

«А зачем мне их всех проверять? А не лучше ли наоборот: всех одним махом отрезать от причастности к

преступлению и заняться проверкой русских, которые прибыли из России к нам в ближайший месяц?» —

развивал он свою мысль.

Просматривая список эмигрантов и туристов из России, который лишь за месяц уже состоял из полутора

тысяч человек, Кройнер, схватившись за голову, застонал:

— Разве такую армию мне по силам процедить, да и кто мне позволит ловить лишь на умозаключении, а

поэтому начальство не санкционирует работу с русскими ни мне, ни тем более другим сотрудникам нашей

службы. Чем я могу обосновать шефу свой вывод? Своим чутьем? Неубедительно и несерьезно.

Такие невеселые мысли лишили его полностью первоначального вдохновения. Машинально пробегая список

глазами, его взгляд неожиданно остановился на знакомой фамилии Гончарова-Шмакова Виктора Степановича.

Его память без особого труда подсказала ему имеющуюся информацию на него.

«Я подозревал его в ограблении сейфа миссис Кэрол. Стоп! Гончаров-Шмаков тоже медвежатник, как и

Жернов-Постников. У них даже фамилии у обоих двойные, что у русских бывает очень редко. Жернов-Постников

до ареста жил дома у Лакмана Давида Борисовича, по приглашению которого приехал к нему в гости. С

Лакманом был связан и Гончаров-Шмаков, — замыкая кольцо, подумал Кройнер. — Уж этим русским я

обязательно займусь, и никто мне не помешает», — с вдохновением подумал он, испытывая вновь интерес к

своей работе.

Задействованные Кройнером полицейские, агенты ФБР, в течение четырех часов установили, в каком отеле и

в каком номере остановился в Нью-Йорке Гончаров-Шмаков, когда прибыл в город.

На такую удачу и такой быстрый успех Кройнер даже не рассчитывал.

«Установить за Гончаровым-Шмаковым наблюдение и ждать, когда он попытается убить второго свидетеля

— бесполезная затея, так как одному ему такой план осуществить не по плечу. Поэтому мне нечего тянуть резину

с допросом этого русского, а надо ехать допрашивать его», — решил Кройнер.

Однако, прежде чем покинуть кабинет, Кройнер, подумав, решил: «Кашу маслом не испортишь, а поэтому

если я установлю за Гончаровым-Шмаковым наблюдение, то от этого хуже не будет».

Он позвонил по телефону спецагенту ФБР Виктору Крошту и поручил ему осуществление слежки за

Гончаровым-Шмаковым.

«Один Виктор будет охотиться на другого Виктора. Интересно, кто из них станет победителем?» —

направляясь к своему автомобилю, размышлял он.

Глава 22

Когда Лапу привели через длинные переходы в тюремную камеру и захлопнули за ним металлическую дверь, автоматически сработавший ригель замка которой поставил точку на его свободе, то он почувствовал себя

загнанным зверем, запертым в надежной металлической клетке. У него было звериное желание завыть по-

волчьи, но только присутствие в камере еще одного заключенного и сохранившееся еще какое-то человеческое

воспитание заставили его сдержаться от такого намерения.

Вместе с ним в камере находился по внешности добродушный здоровяк лет сорока, негр. Безразличный к

расовым предрассудкам, да и к личности самого сокамерника, Лапа лег на свою койку и задумался.

«Вот и погостил в хваленой Америке, увидел ее достопримечательности в лице настоящей «академии».

Теперь я, наверное, отсюда уже не выкарабкаюсь, разве только вынесут ногами вперед. Ну, смогу еще протянуть

лет шесть, а меня, по-видимому, ждет пожизненное заключение. Все, дурак старый, перечеркнул себе в жизни за

один присест», — бичевал он себя мысленно. В таком нервозном состоянии Лапа не был расположен к лириче-

ской беседе с кем-либо, тем более с негром, который, подойдя к нему, что-то стал оживленно лопотать, чрезмерно жестикулируя. Безусловно, Лапа не мог его понять, так как не знал английского языка, как негр не знал

русского.

Однако, когда негр попытался стянуть с его безымянного пальца бриллиантовый перстень, который почти что

врос ему в палец, тогда Лапа понял намерение своего сокамерника.

Негр был здоровый, как бык, а поэтому без хитрости справиться с ним Лапа даже не рассчитывал. Понимая, что без драки не обойтись, унижаться перед этим ниггером у него вообще не было мысли, поэтому, поднявшись с

кровати, Лапа молча поднял правую руку вверх, показал на потолок со словами:

— Посмотри туда, быдло.

Негр чувствовал себя хозяином камеры и, не видя в лице Лапы какого-либо противника, могущего оказать

ему сопротивление, беззаботно посмотрел туда, куда ему показал Лапа. Воспользовавшись предоставленной

возможностью, Лапа со всей силой, какая была в нем, срывая на негре свою неудачу и обиду, ударил ногой в

промежность. Негр, упав на пол, стал извиваться от боли и кричать, тогда как Лапа с наслаждением стал бить его

ногами туда, куда придется.

Прибежавшие охранники разняли их, переведя Лапу в камеру с четырьмя арестантами. Там Лапа, ни с кем не

вступая в разговор, как будто минуту назад не он дрался с негром, лег на свою кровать и стал размышлять:

«Интересно, а эти вахлаки вздумают ли меня прописывать или нет?»

К Лапе подошел один из арестантов и, показывая на него пальцем, спросил:

— Ти Москва?

— Русский, из России, — бросил ему слова, как милостыню, Лапа.

Вернувшись к сокамерникам, «переводчик» что-то оживленно стал им говорить. Если негр несколько дней

содержался один и не был в курсе тюремных новостей, то находящиеся сейчас вместе с Лапой заключенные уже

знали, что он арестован по подозрению в вооруженном групповом ограблении банка. Как шло ограбление банка, заключенные знали гораздо подробнее, чем об этом сообщалось по телевидению и радио. Они знали, что на банк

напала многочисленная, хорошо вооруженная банда, похитившая более девяти миллионов долларов. Сейчас

один из представителей этой банды находится среди них. Если его дружки не побоялись напасть на банк, ограбили его, то лучше не связываться с их человеком, пускай и стариком, тогда они избегут мести его клана.

Увидев, что сокамерники настроены к нему не агрессивно, Лапа решил лечь спать, подумать над той

ситуацией, в которой сейчас он оказался. Раздевшись, он хотел нырнуть под одеяло, но его остановили

сокамерники, которые с интересом стали рассматривать уже поблекшие его татуировки на теле, многие из

которых имели международное понятие и значение. Результат осмотра, по-видимому, удовлетворил зеков. Они

стали доброжелательно что-то говорить, улыбаться, предлагать закурить сигарету. Лапа, поблагодарив их за

внимание, лег отдыхать. Точнее, ему хотелось побыть наедине со своими невеселыми мыслями...

Нанятый Молохом защитник Альфред Скот обещал Лапе помощь в освобождении друзьями с воли. Ему

хотелось верить в такую возможность, но он сомневался в ее реальности, а поэтому попросил, чтобы он передал

Молоху его просьбу: вызвать из России ему на выручку, помочь выкарабкаться из этой ямы своего ученика.