Ломоносов: Всероссийский человек - Валерий Шубинский

Преобразовав гимназию по своему плану, Ломоносов назначил преподавать в ней Григория Козицкого и Николая Мотониса, выпускников Киево-Могилянской академии, многие годы учившихся за границей[128]. К преподаванию в младших классах были привлечены старые однокашники Ломоносова — Голубцов и Шишкарев. (Учитель начальной школы — вот и все, что вышло из блестящего юноши, чьи латинские стихи когда-то впечатлили Байера.)

Уже к 1759 году многие гимназисты готовы были к «произведению в студенты», а один (Иван Лепёхин, будущий академик) послан «за море». Поскольку Эпинус и Бургаве читать лекции отказались, преподавательский штат составили Браун (философия, «включая экспериментальную и теоретическую физику»), Фишер (толкование латинских авторов), Котельников (математика) и Козицкий (красноречие, латынь и греческий язык). Позднее к ним присоединился Румовский. Кроме того, ботаник Геберштейн проводил занятия в Ботаническом саду. Этого было явно недостаточно, даже в сравнении с тем, что было при Миллере и Крашенинникове. Но Крашенинникова давно не было в живых, не было и Рихмана; Тредиаковского и Штрубе де Пирмонта[129] отправили в отставку. Академическая старая гвардия уходила, а те, кто приходил на смену, все больше думали о своих частных интересах. Тем более что академическое жалованье уже не обеспечивало безбедной жизни; надо было искать приработок.

Как раз это Ломоносов понимал. Он стремился создать в Петербурге, как и в Москве, университет, который мог бы без перемены своего регламента и статуса работать и в будущие дни, когда студентов станет больше. Разработанный им план включает три факультета (те же, что в Москве). Академикам за преподавание на этих факультетах он собирался вытребовать 200 рублей прибавки к жалованью, сторонним профессорам — 660-рублевый годовой оклад.

Количество студентов Ломоносов думал довести до тридцати (в 1761 году их было семнадцать), гимназистов — до шестидесяти. Как ни странно, даже это казалось некоторым из его коллег чрезмерным. Фишер, к примеру, не мог понять, куда Россия денет такое количество образованных людей (тут сказывался его многолетний опыт — образованными людьми в России, в самом деле, распоряжались не самым разумным образом). Но он хотя бы не отказывался от чтения лекций, в отличие от своих более молодых коллег!

Однако главным, что заботило Ломоносова, было обретение университетом официального, признанного международного статуса — а для этого важно было провести церемонию его «инавгурации». Подготовке этой церемонии, детальной разработке ее сценария в 1759–1761 годах Ломоносов посвящает многие часы. Сначала — публичный экзамен гимназистов старшего класса, потом — «экзамен в градусы» (то есть присвоение званий магистра и доктора) и наконец — «чтение привилегий».

Составленный им проект этих «привилегий» (по сути — университетского устава) летом 1761 года он многократно возил в Петергоф: документ, чтобы получить законный статус, должен быть подписан государыней. Главное, чего Ломоносов добивался, — «чтобы университет имел власть производить в градусы» (докторскую и магистерскую степени) и «чтобы по генеральной табели назначить почетные ранги и на дворянство дипломы». Попытался он все же провести свою любимую идею «освобождения от полицейской должности»: «Студентов не водить в полицию, но прямо в Академию». Наконец, был и такой необычный (но очень характерный) пункт: запретить священникам «ругать науки» в проповедях.

Никто особо не возражал, а дело не двигалось. Елизавета умирала, война с Пруссией продолжалась — в общем, совсем, совсем не до университета было в те дни, и даже Шувалов ничем не мог помочь, хотя Ломоносов наседал на него уже без всяких церемоний: «Ежели вам любезно распространение наук в России, ежели мое к вам усердие не исчезло в памяти, постарайтесь о скором исполнении моих справедливых для пользы отечества прошений».

Но было поздно… Ломоносов ссорился с Таубертом, настаивая на том, чтобы бывший студент Протасов не задерживался в Голландии для получения докторской степени, а ехал в Петербург, чтобы получить докторский «градус» нового университета при «инавгурации». Тауберт, должно быть, только пожимал плечами. Он-то понимал: никакой «инавгурации», скорее всего, не будет, и никто не признает докторскую мантию, данную несуществующим университетом. «Справедливые для пользы отечества прошения» предусматривали и повышение статуса самого Ломоносова, который уже мечтал о звании вице-президента академии и о чине статского советника. Ради этой цели он не стеснялся лишний раз похвалиться своими заслугами, пожаловаться, что иностранцы «перевес имеют» в канцелярии, пообещать, что милость царицы «ободрит его на окончание в один год „Петриады“» и т. д. Может быть, как предполагает Е. В. Анисимов, ломоносовские напор и властность начали пугать «патронов», и те не торопились содействовать его ходатайствам. Но Шувалов умел, когда хотел, просто говорить «нет» просителям — в том числе и друзьям. Скорее всего, в тогдашней обстановке просто было не до Ломоносова и его амбиций.

Все же за годы ломоносовского начальствования 24 гимназиста были произведены в студенты (в том числе старший сын Рихмана Вильгельм). 2 июня 1764 года Михайло Васильевич, уже смертельно больной, ходатайствовал об отправке за границу семи студентов — Легкаго, Шпынева, Горина, Юдина, Иноходцева, Щукина, Кузнецова… Отправили двоих, уже после смерти Михайлы Васильевича. Один из них, Иноходцев, вышел позже в профессора.

Вскоре по кончине Ломоносова Петербургский университет окончательно перестал существовать и был даже не возрожден, а создан заново в 1819 году на основе Педагогического института.

Удивления достойно, что именно в те дни, когда уже было яснее ясного, что времена меняются, что дни «дщери Петровой» сочтены, — Ломоносов решает выступить в роли политического прожектера. 1 ноября 1761 года он подал Ивану Шувалову длинный текст, начинающийся так: «Разбирая свои сочинения, нашел я старые записки моих мыслей, простирающихся к приращению общей пользы. По рассмотрении рассудилось мне за благо пространнее и обстоятельнее сообщить их вашему высокопревосходительству…»

По существу, Ломоносов задумал книгу, которую можно было бы назвать, по примеру текста другой эпохи, «Как нам обустроить Россию». Книга должна была состоять из восьми глав: «О сохранении и размножении российского народа», «О истреблении праздности», «О исправлении нравов и большем народа просвещении», «О исправлении земледелия», «О исправлении и размножении ремесленных дел и художеств», «О лучших пользах купечества», «О лучшей государственной экономии», «О сохранении военного искусства во время долговременного мира».