Уорхол - Мишель Нюридсани

сначала подавленность и скорбь, потом – тихое счастье и, наконец, голод. Но то кинематографические трюки, а здесь?

Пусть рассматривают лучше. Пусть внимательно изучат один из его автопортретов из коллекции Розенблюма или из собрания МоМА. На каждом из них лицо Энди Уорхола выступает из бездонной, огромной, приводящей в трепет черноты. Пятнистый узор не распространяется на всю поверхность картины, как в случае других «камуфляжных» работ. Например, он покрывает весь лист с изображением статуи Свободы. Эту работу можно увидеть в Париже, в Бастилии, в отделе современных художников или в галерее Thaddaeus Ropac. Такие же камуфляжные пятна покрывают лицо на картине, которыми не так давно можно было любоваться в Швейцарии, или, в конце концов, в «Тайной вечере» из наследия Энди Уорхола. Красные, розовые, молочно-белые пятна на автопортрете из коллекции мсье и мадам Розенблюм; зеленые, бледно-голубые, белые и серые – на автопортрете, хранящемся в МоМА, покрывают исключительно лицо и парик. Их можно принять одновременно за маску и за макияж, что производит – снова отсылка к Брех-ту – эффект отстраненности, в данном случае это намек и на клоунский гротеск, и на вызывающее, эпатажное поведение, и на простую, чистую эмоцию.

Благодаря этому приему фон, лицо и камуфляжные пятна, наложенные поверх изображения, составляют настолько гармоничный единый ансамбль, что работа в целом может быть принята за отличный фотомонтаж. Без сомнения, каждый из этих элементов (так же, как и каждый отснятый план эксперимента Пудовкина) выражает определенное «чувство», «ощущение», впечатление. Нет никакого сомнения, что в этой работе заключена метафора, пожалуй самая удачная.

Говорили, что после покушения в 1968 году Уорхол потерял легкость и изящество рисунка. Здесь они к нему вернулись полностью, с неукротимым жизненным оптимизмом. Явление непостижимое, но очевидное.

Автопортреты были показаны публике в Лондоне, в галерее Энтони д’Оффей, в присутствии самого автора. В это же время в Осло против него был возбужден процесс о неправомерном использовании сюжета картины Эдварда Мунка «Крик».

В данном случае произведение Уорхола является самостоятельным по двум причинам: манерой воспроизведения (копирования) и «осовремениванием». Вообще, как сказал Ницше, имея в виду греческие трагедии, истина должна быть скрыта, чтобы остаться истиной.

Но также очевидно, что утверждаемый нейтралитет художника не настолько абсолютен: его взгляд несколько затуманен, как у фантома… «Эти образы похожи на посмертные маски», – утверждали одни. «Художник возобновил связи с богемным окружением первой “Фабрики”», – говорили другие, указывая пальцем на его прическу, выкрашенную в розовый цвет. Когда на вернисаж пришел Уорхол собственной персоной, посетители захлебывались от восторга: «Он – живая легенда!» – и тут же добавляли: «Но, возможно, уже по другую сторону зеркала».

После этого Уорхол нарисовал еще несколько безделиц, серию по истории телевидения; портреты знаменитых людей (Бетховен, Фридрих Великий, Ленин); вулканы – для выставки в Италии, в галерее у Лючио Амелио; и даже фотографические автопортреты, сделанные при помощи компьютера.

В Милане, в галерее у Александра Иоласа, он выставил некоторые фрагменты своей серии, которая полностью была обнаружена только после его смерти, – «Тайная вечеря» по Леонардо да Винчи. Он присутствовал на открытии этой выставки 22 января 1987 года. Три тысячи приглашенных освещали вспышки фотокамер, а все лучи телевизионных прожекторов были направлены на Уорхола. Сначала всех гостей пригласили полюбоваться отреставрированной подлинной фреской «Тайная вечеря» Леонардо да Винчи, находившейся в трапезной монастыря Санта-Мария-делле-Граццие, напротив галереи. После все вернулись посмотреть работу Уорхола, созданную, как мы уже говорили, по репродукциям и представлявшую собой стопроцентный китч. Затем последовал ужин, куда была приглашена вся миланская аристократия и международная элита, но Уорхол сильно урезал размах празднества: ему нездоровилось, он очень скоро вернулся в отель.

Возвратившись в Нью-Йорк 5 февраля, Энди обедал с друзьями в японском ресторане, в Ист-Сайде. «Выйдя на улицу, – рассказывал он, – я почувствовал такую острую боль, что не мог идти. Это меня напугало. (…) Без сомнения, это давал о себе знать мой желчный пузырь». Дело было и вправду в желчном пузыре.

Его друзья, с которыми он собирался идти смотреть фильм «Неприличное везение», в конце концов доставили его домой. Однако едва Энди переступил порог своей квартиры, как боль внезапно исчезла. «Как жаль, что я не потерпел еще несколько минут, – посетовал он, – все бы прошло, и мне не на что было бы жаловаться». Но боль вернулась, и он обратился к своему мануальному терапевту, к доктору Линду Ли, который так сильно мял его живот при осмотре, что боли стали непереносимыми и Уорхол был вынужден лечь в постель.

В субботу, 14 февраля 1987 года, Энди жаловался на ужасные боли в области желчного пузыря своему врачу-дерматологу Карену Бруку, тот делал ему коллагеновые уколы, чтобы убрать с лица морщины. Энди ему объяснил, что терапевт слишком сильно надавливал на его живот, тогда как массаж подразумевает легкие прикосновения. Доктор Брук настоял на немедленной консультации с врачом – настоящим мастером своего дела. Сделанное в тот же день ультразвуковое исследование показало значительное увеличение размеров желчного пузыря, но никакой инфекции диагностировано не было.

Следующий день, воскресенье, Уорхол провел в постели. Боль не утихала. Тем не менее он не отменил сеанс мануальной терапии у доктора Ли в медицинском центре, назначенный на понедельник. Он также не отказался от участия в модном дефиле, куда добрался с большим трудом, и сразу же стал просить друзей отвезти его как можно скорее домой. Ночью доктор Брук позвонил ему, чтобы справиться о самочувствии: он предполагал, что у Энди могут еще возникать боли внизу живота. Узнав, каково его состояние на самом деле, Брук стал настаивать на немедленной консультации с постоянным лечащим врачом Уорхола, доктором Дентоном С. Коксом. В среду, в половине седьмого утра, Энди принял успокоительное и снотворное и проспал до 9 часов, до обычного ежедневного звонка от Пэт Хэкетт, которая каждое утро писала под его диктовку «Дневник». Еще позднее он встретился с доктором Коксом. Еще одно исследование выявило инфекционное поражение и воспаление желчного пузыря. Была необходима операция, и как можно быстрее, но Уорхол боялся. Он боялся больниц, врачей, хирургов, оттягивал решение, предлагал попробовать что-нибудь другое. Слишком поздно. Ни на что другое времени не было.

«В четверг, когда Энди отвечал на утренний девятичасовой звонок, – записала Пэт Хэкетт, – он очень часто и сильно дышал. Он сказал, что виделся с доктором Коксом и что он едет “туда”, чтобы сделать “это” (страх Энди перед больницами был настолько велик, что он не мог заставить себя произнести эти слова вслух), потому что “они говорят, что я умру, если этого не сделать”».