Падение с Земли - Александр Тюрин

Наш с Шошанкой лозунг был ясен — держи, перехватывай, все равно пропадет. Мои пальцы-пульсации разошлись веером. Из всего потока требовалась лишь энергия, похожая на горячие жужжащие зерна. Я принялся выгребать их. Больно, красиво. Огненная рассыпчатая сила раздувала мой силовой кокон, срываясь с него вихрями, отшвыривала стенки тоннеля. Нитеплазма шипела от неудовольствия.

— Сдвинулись, — послышался далекий грохочущий голос Мухина. — Набираем ускорение.

И в самом деле, лихо тронулись — лишь десять минут потратилось на разгон до первой космической скорости. Частота, на которой излучали стенки тоннеля, скакала вверх, как лошадь по лестнице, а, значит, жара все плотнее обкладывала нас. Однако по-прежнему никаким спектрографом не удавалось засечь, из чего поганые стенки слеплены.

— Сами в печку летим, — продавил кто-то сквозь скрежет зубов.

— Никогда на вас не угодишь, — ворчливым голосом отозвался я.

— Да передайте же, стервецы, побольше мощности на охлаждение кабины. — Кто-то, пискнув, откинулся в долгосрочный обморок.

— И на реактивную струю, — Шошанин голос в аудиорежиме стал хриплым и блатным от помех.

— Ты что, Шоша, детка? — воскликнул опупевший Мухин. — Мы и так словно черти на работу несемся.

Тут снова вклинился я:

— Еще раз повторяю для особо одаренных, здесь нечего лезть с законами Ньютона. Особенно не морочьте мне голову третьим законом этого человека. Пора избавляться от стереотипов.

— Ага, понятно. Очень понятно, — отозвался немного оскорбленный Мухин.

Но действительность Шошанины слова подтвердила. Едва ракетные двигатели зафурычили сильнее, как ускорение из-за этого принялось падать. Только в кабине не стало посвежее. Забортная жара не унималась, а все злее набрасывалась на наш утлый кораблик. — Эй, командир, не уткнемся ли мы сейчас в расплавленное ядро планеты? — натужно подал голос один из копов, обливающийся, как и все прочие, летуны, обильным потом от жары и ужаса. Хорошо, что за командира меня признает, но куда нас несет — это даже теоретические прикидки не слишком показывают.

Когда не знаешь, чего сказать, ори, что попало — таково первое правило хорошего оратора.

— Только чур воздух со страха не портить, уже будто в солдатской бане сидим. Соратники, если бы мы летели не в ТУ сторону, то давно бы уткнулись носом в ядро. Значит, все-таки в ТУ.

Подтверждая или опровергая мои слова, забортная жаркая мгла почти моментально налилась бешеным светом — фильтры обзорных мониторов едва успели сработать — и стенки туннеля перестали быть абстрактными и размытыми. Сработали спектральные анализаторы.

— Мы в бутылке из расплавленного свинца, — заражая всех стрессом, заорал тот, кто первым глянул на спектрограф.

— Тому, кто слишком волнуется, советую заснуть. Мы не в бутылке, а в воронке из расплавленного свинца. Все-таки какая-то определенность. К тому же впереди есть дырка, — «успокоил» я публику.

Мы пробивали сияющую, плотную, адскую жару, и второй коптер был заметен лишь смутным пятном. Естественно, что слова радиообмена немедленно растерзывались забортными бесами — в наушниках гулял только рев плазмы. Надо придумывать все самому.

— Друзья, — обратился я к личному составу. — Кто-то может подумать, что мы оказались на. Солнце. И он будет неправ. Мы — на солнечной стороне Меркурия, где имеется воронка, близняшка той, в которую влетели коптеры на ночной половинке планеты.

— Температура обшивки — уже сейчас пятьсот градусов. Это вас, лейтенант, не беспокоит? — заныл какой-то недоносок (а ведь если чудом уцелеем, он первый заорет, что был бесстрашен и весел.) — Хоть умираем, но не сдаемся… — воскликнул какой-то бодрячок. Проповедник же утешительно добавил: — Адовым огнем очищены будем от греха. Тоже польза.

— А почему никто не говорит «спасибо» за то, что мы вылетаем на второй космической скорости из этой печурки? — стал вносить дежурный оптимизм я.

Впрочем, мне не надо было втолковывать, что долго на солнечной стороне нам не протянуть. Хоть на обшивке слой керамики с титановой нитью. Может, обшивка и выдержит, в отличие от нас, с чем ее и поздравляю. Ну, а мы-то уподобимся сосискам в скороварке.

И сварились бы, не сумев никому поведать о чудесах природы, кабы не предвиденное никем обстоятельство не заслонило нас, Спасая от загара на таком вредном неполезном Солнце.

Между нами и неуемным светилом пристроилась туша военного крейсера. От одной его тени стало прохладно и весело на душе. Распахнулись приемные шлюзы ангаров, и два коптера были втянуты на борт корабля, как мухи пылесосом. Еще с полчаса нас аккуратно и умело охлаждали пенными струями. Но когда нам разрешили распахнуть люки и выпрыгнуть на палубу, где пены было по колено, потрескавшуюся обшивку коптеров не стоило трогать даже пальцем.

— Да здравствует Шошана, королевка Меркурия и ее верный пес Терентий… Салют, Терентий, идущие в буфет приветствуют тебя! — Приятно было послушать здравицы, несмотря на неопределенность личной судьбы.

Тут дверь в ангар была отдраена, и появился некто в чине полковника космической пехоты, а с ним несколько дюжих парней в беретах, украшенных мерцающими трехглавыми орлами.

— Есть тут лейтенант Терентий К123?

— Ну, я. Ладно, пусть меня по-человечески приговорит трибунал и после принятия внутрь стопки «язвенной» распылит корабельный гразер.

— Вас ждет адмирал Никодимов-Соларз.

Значит, тюремная камера пока обойдется без меня. Выходит, есть о чем мне потолковать с космическим волком Никодимовым-Соларзом, который когда-то одолел плутонов, а еще раньше прикончил гордость землян — линкор «Забияку».

Адмирал смахивал на внимательного доктора, и в течение получаса я много узнал. О поменявшем кости Сэмпсоне Брауни. О расторопных ребятах из Адмиралтейства, которые выкопали из архивов безумные, как считалось, докладные записки завзятого психа Викентия, спроваженного на самую окраину империи. О Меркурии, который сохранился, но в весьма потрепанном виде — на месте его столицы и прилегающих поселений остался лишь кратер странного вида. Так что из двухсоттысячного населения куда-то потерялась чуть ли не четверть.

Узнал, что на подходе еще один крейсер и вскоре два корабля первого класса будут усердно патрулировать оба бока каверзной планеты. Порадовался тому, что слово «Плазмонт» уже печально известно и многие ждут от меня подробностей. Услышал довольным ухом, что мое уголовное дело скоро превратится в судебное преследование «Дубков» и «Вязов». А мерой пресечения для меня установлена подписка о невылете из пределов Космики. Поскольку теперь ясно, что я не бандит и не брехун, то адмирал лично будет ходатайствовать о присвоении мне звания майор, минуя капитана, и о награждении орденом Юпитера-Громовержца первой степени.