Империя боли. Тайная история династии Саклеров - Патрик Радден Киф
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
"Итак, мистер Крамер, конкретный вопрос, который сегодня стоит в календаре первым, - это ходатайство о продлении срока, отведенного должникам исключительно для подачи плана по главе 11", - сказал Дрейн. "Так что, наверное, я могу понять ваше замешательство, особенно учитывая, что вы не юрист, но это ходатайство не имеет прямого отношения к вашим или вашей невестки претензиям по этому делу". Крамер выступал от имени своей падчерицы, а не невестки, но это неважно; ему будет предоставлена возможность пересмотреть свои претензии к Purdue позднее, сказал Дрейн. Все, что он хотел сказать сейчас, не было запланировано на текущее слушание.
"О, - сказал Крамер извиняющимся тоном человека, которого поставили на место. "Тогда мне повесить трубку? Или мне остаться на линии?"
"Как вам угодно, сэр", - сказал Дрейн. "Вам не обязательно оставаться на линии". Крамер сказал, что отключит звук на своей линии и "просто послушает, что вы скажете".
Слушание продолжилось, но вскоре раздалось еще одно междометие. "Ваша честь? Извините", - сказала женщина. Она представилась как Кимберли Кравчик и сказала, что хочет выступить "в память о моем брате". Ее голос сдавился, когда она сдержала рыдания. По ее словам, она отправила судье письмо. "Вы хотите, чтобы я прочитала письмо, - спросила она, - или просто выступила в память о нем?"
"Ну, мэм, я..." Дрейн сделал паузу. Долгое время на линии царило молчание. "Я должен сказать, мэм..." Он снова сделал паузу. Больше года Дрейн председательствовал в суде по этому делу, и периодически он обращал внимание на многочисленных жертв опиоидного кризиса, которые существовали где-то за пределами зала суда, как абстракция. Но теперь, когда они ворвались в зал заседаний с просьбой выслушать их, и он столкнулся с реальными людьми, на страдания которых он так часто и небрежно ссылался, он, казалось, был обеспокоен и стремился вернуться в уютные путы закона. "Я провожу слушания по тем делам, которые мне назначены", - сказал Дрейн. "Есть буквально сотни тысяч людей, которые потеряли близких из-за опиоидов". Еще одна пауза. "Я... гм... я не думаю, что это подходящий форум для этого". Кравчик попыталась возразить, но Дрейн продолжал. Боль и страдания таких семей, как ее, были "в центре моего внимания", - заверил он ее, - и в сознании "юристов и финансистов" тоже. Но "мы просто не можем превратить эти слушания в нечто такое, чего закон на самом деле не предусматривает", - заключил он. "Поэтому я не позволю вам говорить дальше на эту тему". По его словам, он не винит Кравчик за то, что она считает, что у нее могла быть возможность выступить. "Это вполне объяснимо. Я не обвиняю вас. Вы же не адвокат".
"Мои извинения", - сказала она. "В какой-то момент я хотела бы выступить. Он был моим последним членом семьи, и вся моя семья пострадала от этой эпидемии, а также от семьи Purdue Pharma. Так что я действительно хотела бы говорить от боли, которую это принесло, и от того, что я осталась без семьи".
В течение десятилетий после окончания Колумбийского университета и поступления в медицинскую школу Ричард Капит и Ричард Саклер время от времени встречались друг с другом. Капит стал психиатром и много лет проработал в Управлении по контролю за продуктами и лекарствами. Он с интересом и даже благоговением наблюдал за тем, как его бывший сосед по комнате стал импресарио, создавшим препарат "Оксиконтин". Ему до сих пор было удивительно осознавать, что этот человек, с которым он когда-то был так близок, выпустил лекарство, которое изменило фармацевтическую промышленность, сделало его многократным миллиардером и вызвало кризис наркомании и смерти. Что в Ричарде всегда поражало Кэпита, так это его энтузиазм. Он был таким смелым, таким заразительным, но в конечном итоге таким безрассудным. Именно таким Капит и запомнил его - "этот увлекающийся персонаж", - сказал он. "Я так часто следовал за ним. Я увлекся, следуя за ним. Наверное, есть такое выражение - "коммивояжер", но оно не совсем точно передает его суть". В нем было высокомерие, слепота к последствиям, непоколебимая уверенность в собственных убеждениях. Если Ричард и был похож на своего дядю Артура - помимо общего имени, гения маркетинга и неугасимого честолюбия, - так это упрямым отказом признавать сомнения даже перед лицом противоположных доказательств и соответствующей способностью обманывать себя, безоглядно веря в собственную добродетель.
Через несколько недель после того, как компания Purdue Pharma объявила о банкротстве, умерла Беверли Саклер. Она была последней из старого поколения, не считая Джиллиан и Терезы, гораздо более молодых третьих жен Артура и Мортимера. До смерти Рэймонда Беверли часто приходила на корпоративные мероприятия в Стэмфорде и общалась с сотрудниками. Они находили ее теплой и обаятельной. Она все еще носила простое золотое кольцо с их свадьбы в 1944 году. В те времена у них с Рэймондом было так мало денег, что, как она говорила людям, это было все, что они могли себе позволить.
В какой-то момент во время процедуры банкротства Ричард Саклер вернулся в дом своих родителей - особняк на Филд-Пойнт-Серкл в Гринвиче, выходящий на Лонг-Айленд-Саунд. Это было огромное и одинокое место, почти не изменившееся после смерти его родителей. Джонатан и его жена Мэри жили неподалеку, но Джонатан боролся с раком, и летом 2020 года он тоже умер. Его некрологи заметно отличались от некрологов его отца и дядей. В них говорилось об оксиконтине и почти не упоминалась филантропия.
Теперь Ричард был в основном один. Он по-прежнему был близок со своими детьми, но, поскольку процедура банкротства была основана на формальном разделении компании Purdue и семьи, владевшей ею, одна из главных страстей его жизни - управление бизнесом - внезапно перестала быть доступной для него. Он испытывал горечь и разочарование, наблюдая, как другие фармацевтические компании, словно отстраненный от игры спортсмен, мчатся на поиски лекарства от КОВИДа, не в силах использовать то, что осталось от Purdue, в своих усилиях или даже сделать пожертвования в поддержку таких исследований, потому что на данный момент никому не нужны были его деньги. У него почти не осталось друзей, если не считать многочисленных платных советников. Когда он все же говорил с людьми о
