Скарамуш. Возвращение Скарамуша - Сабатини Рафаэль

– И как же вы этого добьетесь, если не секрет?

– Я немедленно иду к Фреям.

– Просить руки Леопольдины? Но даже и в этом случае вам не добиться своего, если только вы не внушите им, что вы могущественнее Шабо. Как же вы наивны, Андре! Вы воображаете, будто сумеете разжалобить алчных евреев несчастной судьбой Леопольдины, когда им грозит нужда и голод? Боже, как вы забавны! Вы переживаете за их сестру больше их самих, и это притом, что у вас нет намерения сделать ее своей женой или любовницей. Неужели вы не видите, насколько вы смешны?

– Не могу согласиться. Никогда не считал человека смешным только потому, что он не так подл, как его окружение.

– Под окружением вы, конечно, подразумеваете меня? Ну-ну, я как-нибудь стерплю ваш лестный эпитет. Отнесем опрометчивость ваших высказываний на счет рыцарского негодования.

– Так или иначе, я не допущу этого брака, и да поможет мне Бог.

– Боюсь, это непосильное дело даже для такого донкихота. Вы можете разве что убить Шабо и отправиться на эшафот. Не стоит биться головой о стену чувств, mon petit. Оставьте это. У нас важная миссия. Без жертв не обойтись. Мы и сами в любой момент можем стать жертвами. Разве это нас не оправдывает?

– В данном случае – нет. И я не буду в этом участвовать, – решительно заявил Андре-Луи.

Де Бац недовольно пожал плечами и отвернулся.

– Да будет так. В вашем участии нет никакой необходимости. Делу дан ход. Остановить его у вас не хватит сил. Можете успокоить этим свою совесть. Остальное произойдет само собой.

Барон был прав. Пока друзья спорили, события уже развивались полным ходом. Юний, охваченный паникой, не собирался терять время, и судьба, в союзе с де Бацем, к нему благоволила. В тот день после заседания Конвента Шабо отправился обедать к Фреям.

Леопольдина сидела за столом на своем обычном месте и вся пылала от смущения. Все более и более откровенные взгляды Шабо совершенно лишили девушку аппетита. Всякий раз, когда депутат хватал ее мягкую, округлую руку и пожирал похотливыми глазами свою маленькую куропаточку, как он ее называл, кожа Леопольдины покрывалась мурашками. За несколько дней до этого Эмманюэль, заметивший любовные поползновения бывшего капуцина, предложил брату не приглашать Леопольдину за стол, когда приходит Шабо, и Юний был склонен согласиться. Но сегодня все изменилось. Поведение депутата, которое прежде пугало Эмманюэля и вызывало досаду у Юния, теперь принималось благосклонно.

Когда с едой было покончено и пресытившийся Шабо, расстегнув сальный редингот, непринужденно откинулся на спинку стула, Юний начал наступление. Леопольдина ушла заниматься домашними делами, и трое мужчин остались одни. Эмманюэль нервничал и суетился; Юний, несмотря на внутреннюю обеспокоенность, казался бесстрастным, словно восточный идол.

– У вас есть экономка, Шабо.

– Да уж, – подтвердил депутат с отвращением.

– Она опасна. Вы должны от нее избавиться. Однажды она продаст вас. Эта женщина уже приходила ко мне, требовала денег за молчание насчет наших операций с корсарами. Это не та особа, которую вам следует держать при себе.

Шабо встревожился. Он выругался, непристойно и энергично. Эта баба – подлая шлюха, наглая и злобная. Не хватало только, чтобы она оказалась еще и шантажисткой.

– Но что, в конце концов, я могу поделать? – заключил он жалобно.

– Вы можете выпроводить ее вон, пока она еще не в состоянии серьезно скомпрометировать вас. Такая женщина недостойна находиться подле выдающегося патриота вроде вас.

Шабо поскреб лохматый затылок и кивнул.

– Все это правильно. К несчастью, наши отношения зашли чересчур далеко. Вы, должно быть, не заметили, но она скоро станет матерью.

Это заявление на мгновение выбило Юния из колеи. Но только на мгновение.

– Тем больше оснований от нее избавиться.

– Вы не поняли. Она утверждает, что отец будущего патриота – я.

– Это правда? – раздался дрожащий голос Эмманюэля.

Шабо набрал в легкие воздуха, надул щеки и с шумом выдохнул. Потом выразительно пожал плечами. Упреки такого рода его ничуть не беспокоили.

– Похоже на то. Что пользы теперь рвать на себе волосы? Обычная человеческая слабость. Я не создан для целибата.

– Вам следовало бы жениться, – сурово сказал Юний.

– Я уже подумывал об этом.

– Женитьба дала бы вам веские основания избавиться от этой косоглазой ведьмы. Не можете же вы держать жену и любовницу под одной крышей. Даже Бержер должна это понимать. Возможно, в этом случае она будет настроена менее мстительно, чем если вы выставите ее на улицу по какой-то другой причине.

Шабо испугался.

– Но вы же сами сказали: она вас шантажирует. Ей все известно об операции с корсарами. – Он вскочил, в волнении опрокинув стул. – Должно быть, Бог отвернулся от меня, раз я ввязался в такое опасное дело. Нужно было послать всех вас к дьяволу, прежде чем…

– Спокойней, друг мой, спокойней! – прикрикнул на депутата Юний. – Паника еще никому не помогала. В конце концов, в чем она может обвинить вас? Неужели ваше положение настолько шатко, что голословные утверждения мстительной женщины способны вас погубить? Где она возьмет доказательства? Стоит вам только заявить, что она лжет, и революционное правосудие довершит остальное. Немного твердости, мой друг, – вот все, что вам требуется. Объясните ей подоходчивее, какие неприятности ее ждут, если она вздумает донести на вас.

Шабо приободрился.

– Вы правы, Юний. Патриота с моей репутацией, слугу нации, столпа революции не осудят на основании слов ревнивой мегеры. Если она предпримет попытку оказать Франции столь дурную услугу, мне придется исполнить свой долг и принести ее в жертву на алтарь Свободы.

– Вы говорите как истинный римлянин, – похвалил Юний. – В вас есть настоящая сила духа, Шабо. Я горжусь вашей дружбой.

Простодушный депутат проглотил эту чудовищную лесть не поморщившись. Он гордо вскинул голову и расправил плечи, наслаждаясь сознанием своего величия.

– Я последую вашему совету, Юний. Я женюсь.

– Друг мой! – Юний вскочил и заключил Шабо в свои могучие объятия. – Друг мой! Я так надеялся на это, так этого желал! Теперь мы укрепим родственными узами то духовное братство, которое уже связывает нас благодаря нашим республиканским чувствам. – В пылу радости Юний еще крепче стиснул рыхлого Шабо, уже начавшего задыхаться. – Друг мой! Брат мой! – Он выпустил народного представителя и повернулся к младшему Фрею. – Обними его, Эмманюэль. Прижми его к сердцу, которым ты уже давно его принял.

Долговязый Эмманюэль покорно подчинился. У Шабо опять перехватило дыхание – теперь уже от изумления. За всем этим что-то крылось, а он никак не мог взять в толк что.

– Наша маленькая Леопольдина будет счастлива, – восторгался Юний. – Просто счастлива!

– Леопольдина? – Шабо показалось, что он грезит наяву.

Юний, склонив голову набок, лукаво-благодушно улыбнулся депутату.

– Миллионеры и дворяне просили руки моей сестры и получили отказ. Да если бы сам ci-devant герцог Шартрский[266] умолял об этом, он ничего не добился бы, даже будь он патриотом, а не проклятым аристократом. Если она не достанется вам, Шабо, ее не получит никто.

Изумление Шабо перешло в оцепенение.

– Но… но я… но у меня нет состояния… я…

Юний не дал ему договорить. Его могучий голос загремел в полную силу:

– Состояние? Если бы оно у вас было, я не мог бы считать вас безупречным патриотом, достойным моей сестры. Мы даем за ней хорошее приданое, Шабо. Двести тысяч ливров. С такими деньгами ей не придется менять образ жизни, к которому мы ее приучили. А в день свадьбы мы передадим ей эти апартаменты. Вы переедете жить к ней. А мы с Эмманюэлем поселимся этажом выше. Таким образом все устроится.

У Шабо глаза вылезли из орбит. Вот она, награда за добродетель! Наконец-то! Не зря он шел тернистым путем долга. Не зря самоотверженно трудился на благо Франции и человечества. Его труды наконец получили заслуженное вознаграждение. Двести тысяч ливров, прекрасный дом и маленькая куропаточка, такая пухленькая, нежная и кроткая.