Время учеников. Выпуск 2 - Андрей Чертков

Фрагменты, где ученые в белых халатах нудно жалуются на невыплату зарплаты, предлагают задешево купить технологии, редкоземельные элементы или мозги на вынос, стреляя при этом у героя чинарики, я вычеркнул недрогнувшей рукой — это слишком отдавало дешевой журналистикой.

На третий день пребывания на новом месте герой, утомленный интенсивным выказыванием благодарности санитарке за свое чудесное спасение, прячется от ее ласк в местной библиотеке. И с этого момента в нарушение всех канонов остросюжетной литературы действие практически должно было остановиться. Дальнейший текст я собирался оформить в виде долгих и бессвязных диалогов между героем и библиотекарем. С похвальной регулярностью герой время от времени спохватывается — надо срочно решать свои проблемы. Он хочет покинуть это вместилище книг, но, побродив меж полок, вспоминает всякий раз нечто важное, о чем срочно и всенепременнейше надо поговорить с библиотекарем. Снова возвращается в закуток, к большому столу под газетным абажуром, к скрипучему креслу, в котором уютно устроился старый книжный червь, к электрическому чайнику, к пепельнице, набитой черствыми окурками… В тот момент, когда я задумался, а почему, собственно говоря, наш герой не может выбраться из библиотеки, где он питается и как справляет нужду, и кто, вообще, на самом деле этот роковой библиотекарь — я понял, что тень Борхеса нависла над моими файлами. Ко всему еще это унылое брожение сильно напоминало известные попытки Переца выбраться в Лес, а Кандида — наоборот. Пришлось прекратить. Чертоги помыслов обратились в руины замыслов. Или что-то в этом роде, только менее высоким слогом. В глазах питерцев читался уже и не упрек, а нечто невысказуемое. Сроки истончались, неопределенность становилась неприличной. Но я держался как десять партизан.

Работа над эпизодами в психушке зашла в тупик. То есть сюжет развивался сам по себе, возникали и исчезали несуразные личности, героя медленно оттеснял на периферию повествования отмороженный персонаж по фамилии Синебородый. Ничего общего даже в метафорическом смысле не имевший, прошу заметить, с Жилем де Ре. Это заведующий отделением — циничный жизнелюб и хамоватый альтруист. Синебородый вовлекает санитарку и героя в авантюру с медикаментами. Пользуясь халатностью персонала, они вывозят грузовик, под завязку набитый ящиками с морфием, промедолом, амфетамином и псилобицином. Грузовик с этой повеселевшей компанией долго блуждает по неопрятной местности, перебирается на паромах через реки и озера, а в итоге оказывается на унылой и безлюдной каменистой плеши посреди бескрайней серой воды. На вопль героя: «Куда нас занесло?» санитарка, внезапно преобразившись в пышногрудую валькирию, отвечает: «Это Гарсигк».

Тут я понял, что дела плохи, а вопрос героя в полной мере относится и ко мне. Какое отношения все эти блуждания в джунглях архетипов имеют к «Стране Багровых Туч», я уже не смог бы ответить и под пыткой.

В поисках сюжетных хвостов я вытянул цепочку слабо мотивированных ассоциаций. Жиль де Ре, от которого я сперва решительно отмежевался, по созвучию вытянул из памяти Ивана Жилина. Приключения Жилина в заброшенном метро, когда он ждет, холодея, столкновения с гигантопитеком, а встречает старого робота, натолкнули на совершенно дурную идею. Действительно, почему бы в запале современного фэнтезийного угара не объявить Жилина воплощением Конана, лица киммерийской национальности? Такой же богатырь, силен, а схватка с роботом в Старом Метро из «Хищных вещей века» — это карнавализация схватки Конана, по большому счету — нашего земляка, с серой обезьяной-людоедом из «Часа Дракона» Р. Говарда. Именно генетическая память его достославного предка и подсказала Жилину, что это может быть гигантопитек. Впрочем, если бы даже в метро оказалась обезьяна, Жилин повторил бы подвиг Конана. Победные аккорды. Памятник Конану в городе Кимры в лучах восходящего солнца. Финальные титры. В главной роли — А. Шварценеггер… Чума!

Позже я вспомнил, откуда взялся Синебородый. Он был персонажем очень старой, почти тридцатилетней давности заготовки, так и не прописанной до законченного произведения. Тогда я ходил под большим впечатлением АБС раннего и среднего периода и сочинял историю в духе «Второго нашествия марсиан». Действие происходило в наше время (то бишь в те годы). На Земле появились странные существа, напоминающие сожженный комок бумаги. Эти Пеплы летают где хотят, они совершенно неуничтожимы, могут проникать сквозь любые преграды, и с каждым годом их становится все больше и больше. Все попытки контакта провалились, логики в их перемещениях нет. К ним постепенно привыкают, на них делают научные и политические карьеры. Синебородый был, если мне память не изменяет, жизнерадостным циником наподобие Рэма Квадриги. Он уводит у героя возлюбленную, а взамен сообщает ему в утешение, что Пеплы — это суть души умерших инопланетян, каковые посланы на нашу адскую планетку в наказание за грехи, нам неведомые, да и недоступные. Разумеется, он врал. Там еще много было всяких версий, забавных и не очень. В финале герой приходит к довольно-таки плоскому выводу — Пеплы концентрируются в тех местах, где человеческая ложь достигает большой плотности. Заключительная сцена: возлюбленная с ребенком возвращаются в лоно семьи, а увечное дитя и Пепел гоняются друг за другом по загаженной лужайке, и оба, герой готов в этом поклясться, счастливы. Все рыдают от умиления.

В результате этих археологических раскопок я как-то приободрился и понял, что этическая сомнительность Проекта должна нейтрализоваться маразмом его реализации. И к очередному приезду питерцев я заявил, что да, приму участие в этой безумной акции, но при этом как бы и не приму. Иными словами — вместо продолжения «Страны Багровых Туч» я напишу эссе, в котором объясню, почему я не написал означенного продолжения. Что, собственно говоря, сейчас и делаю.

Итак, продолжаем: а) исповедь; б) проповедь; в) отповедь, — ненужное вычеркнуть.

Сииебородый был решительно секвестирован, санитарка лишена хтонических атрибутов. Герой возвращен в библиотеку, его унылые попытки выбраться из нее тоже элиминированы. На санитарку рука не поднялась. Библиотекарь тоже остался. Сохранил я и кое-какие фрагменты диалогов героя с хранителем книг, на скорую руку связав их с сюжетом.

Разговор о книгах вообще незаметно и плавно переходит на фантастику в частности. У собеседников оказываются сходные вкусы, и они по очереди декларируют всякие умные мысли. Чужие, естественно. Затем вскользь упоминаются АБС. Библиотекарь реагирует неадекватно, он сразу становится холоден, официален, норовит стать во фрунт и доложить, что на вверенном ему участке без происшествий. Герой кое-как вразумляет старого служаку, тот немного успокаивается и снова становится милым старым книжником. Наконец после того, как герой завоевывает его доверие (спасает жизнь, вытолкнув из-под падающего стеллажа, или еще какая-нибудь мелочь), библиотекарь, перебрав успокоительного, колется. В смысле — раскалывается. Он тут не просто формуляры перебирает, отнюдь, и даже напротив, дело государственной — а то и бери выше! — важности. Сюда долгие годы поступали книги, да не все подряд, а по какой-то особой секретной схеме. Но уж если кто из авторов попал сюда, то ни одна книга, ни одно переиздание не будет упущено, все ляжет на полку.