Прозрение (сборник) - Урсула Ле Гуин

Так кто же на самом деле был моей настоящей любовью, герой или поэт? И не важно, кто из них любил меня сильнее; и тот, и другой любили меня очень недолго. Зато сильно. Да, очень сильно. Но я хочу понять, кого из них я сама любила сильнее. И не могу ответить на этот вопрос. Один был мне мужем, прекрасным мужчиной, чья плоть, соединившись с моей плотью, дала мне возможность зачать и родить сына; именно мой муж сделал меня настоящей женщиной, он был моей гордостью, моей славой. Второй же был всего лишь тенью, шепотом во мраке, сном или виденьем девственницы, однако именно он-то меня и создал, стал автором всего моего бытия. Разве я могу выбирать? Обоих я потеряла слишком скоро. Я знала их лишь чуточку лучше, чем они меня. И я хорошо помню, помню всегда, что сама я – всего лишь условность.

Как, разумеется, и они оба. И вполне могло случиться, что маленький Публий Вергилий Марон умер бы лет шести или семи от роду, так и не успев стать поэтом, и прах его покоился бы под маленькой могильной плитой в Мантуе; а вместе с ним, разумеется, должна была бы умереть и слава его героя, и на италийском берегу не осталось бы даже мифа об Энее – может быть, лишь имя его, одно из тысяч других имен таких же воинов. Все мы условности. И негодовать, обижаться нам просто глупо и невеликодушно. Да и гнев тут ни к чему. Я – всего лишь солнечный зайчик на поверхности моря, отблеск вечерней звезды. Я живу, испытывая благоговейный трепет. Даже если меня никогда и не было на свете, я все же есть – безмолвное крыло на ветру, бестелесный голос в лесу Альбунеи. Я говорю с вами, но сказать могу лишь одно: идите, идите вперед.

Когда на следующий день мы с Маруной вернулись домой, то на женской половине все сразу же бросились рассказывать нам, что Турн прислал к моему отцу гонца, а царица Амата желает незамедлительно меня видеть.

Привычный страх перед матерью заставил меня внутренне съежиться при этом известии. Впрочем, она давно уже перестала кричать на меня и старалась не унижать, как это часто бывало прежде. Я даже устыдилась собственной трусости. И, едва успев смыть с ног дорожную пыль и переодеться, сразу же прошла в ее покои. Она, похоже, искренне мне обрадовалась, тут же отослала прочь всех своих служанок и, поцеловав меня в лоб, взяла за руки и усадила рядом с собой. Подобная демонстрация любви могла бы показаться нарочитой, даже фальшивой, но Амата, в общем, не имела склонности к притворству. Скорее она была рабой собственных чувств и настроений, так что вряд ли оказалась бы способна сыграть роль, которая ей не подходит, которой она не чувствует. Нет, она действительно рада была меня видеть, и это, разумеется, тут же нашло отклик в моем сердце. Я так давно мечтала получить ее одобрение, мне так сильно хотелось почувствовать, что моя прекрасная и несчастная мать хоть немного любит меня, что даже самое слабое проявление доброты с ее стороны делало меня совершенно не способной ей сопротивляться. Я с готовностью села с нею рядом.

Она погладила меня по голове. Рука ее немного дрожала, и я поняла, что она чрезвычайно возбуждена. Ее большие темные глаза были, казалось, полны света.

– Царь Турн прислал гонца, Лавиния!

– Да, так мне и наши женщины сказали.

– И по всем правилам попросил твоей руки!

Она так жадно и внимательно следила за мной, она сидела так близко от меня, что я не выдержала – умолкла и опустила глаза, чувствуя, что начинаю краснеть. Я вся горела; лицо мое пылало; мне вновь казалось, что я угодила в ловушку, что я совершенно беспомощна, беззащитна...

Мое испуганное молчание ничуть не удивило мать. Она взяла меня за руку и не выпускала ее, продолжая с воодушевлением говорить:

– Это чрезвычайно великодушное предложение! У царя Турна душа вообще широкая. Именно поэтому он обратился к твоему отцу не только от своего имени, но и от имени всех прочих молодых правителей и воинов, которые приезжали свататься к тебе, – Мессапа, Авентина, Уфенса и Клавса Сабинянина. Турн предлагает, чтобы во избежание споров и напрасного кровопролития между всеми этими достаточно могущественными союзниками Латина и его подданными он выбрал мужа для своей дочери, то есть для тебя, и тем самым положил конец их соперничеству. Все они согласны принять выбор твоего отца. Так что он вскоре пошлет за тобой и сообщит о своем решении.

Я смогла лишь молча кивнуть.

– Но принять подобное решение ему будет нелегко, – сказала Амата, и голос ее зазвучал спокойнее и мягче, поскольку она уже покончила с изложением послания Турна. – Ведь он так к тебе привязан, и ему совсем не хочется тебя отпускать. Однако он был весьма обеспокоен тем соперничеством, о котором говорит и Турн. Он прямо-таки ночами не спал, опасаясь, что эти молодые воины начнут драться друг с другом из-за тебя или попытаются воздействовать силой на него, заставляя сделать выбор. И то, и другое было бы весьма плохо для Лация. Ты же знаешь, как твой отец гордится тем миром, который ему до сих пор удавалось сохранить. И он всем сердцем стремится и дальше жить со всеми в мире. Он ведь уже стар, ему не до сражений. И, если честно, больше всего ему сейчас нужен сильный молодой зять, способный его защитить. Как ты думаешь, кто из твоих женихов более всего подходит на эту роль?

Я молча покачала головой. В горле у меня пересохло, и я не способна была выговорить ни слова.

– А ведь отец спросит тебя об этом, Лавиния. И ты должна быть готова дать ответ. Ты ведь прекрасно знаешь: Латин никогда не выдаст тебя замуж за человека, который тебе не нравится! С другой стороны, тебе давно пора замуж. Тут уж ничего не поделаешь. Придется тебе выбирать. Но выбор действительно за тобой. Неволить тебя отец ни за что не станет.

– Я знаю.

Амата встала, походила по комнате, затем взяла со столика крошечный горшочек с розовым маслом, умастила мне запястья и сказала с улыбкой:

– Это ведь довольно приятно, когда из-за тебя спорят сразу несколько женихов, и все вполне достойные молодые люди. Уж я-то знаю! И так жаль все это прекращать... Но ничего. Сватовство вечно длиться не может, и как бы трудно ни было выбрать кого-то одного, выбор, когда его все же приходится сделать, обычно происходит как бы сам собой. И среди всех прочих претендентов лишь один оказывается не только вполне приемлемым, но и единственно возможным, предназначенным тебе самой судьбой.

Амата снова улыбнулась, она прямо-таки сияла, и я невольно подумала: как же она похожа на девушку, говорящую о своем суженом!

Однако я по-прежнему молчала, и она, выждав минуту, снова заговорила:

– Ну что ж, дорогая, тебе вовсе не обязательно сообщать о своем выборе прямо сейчас. Но отцу тебе это сказать все же придется. Или придется позволить нам выбирать вместо тебя.