Исторические портреты. 1762-1917. Екатерина II — Николай II - А. Сахаров (редактор)

Отвага Победоносцева, столь резко выступившего против большинства министров, и объяснялась его осведомленностью о настроении нового царя. Со вступлением Александра III на престол Константин Петрович чувствовал себя как за каменной стеной, разоблачая вред либеральных начинаний. Еще недавно — в пору всесилия Лорис-Меликова — он и не пытался бороться с либеральной опасностью. Не пытался и наследника воодушевить на эту борьбу. Только когда Александр Александрович стал неограниченным повелителем страны, и он сам, и его бывший наставник ощутили возможность противодействовать планам, которые тайно ненавидели.

Александр III, однако, не спешил объявить войну либеральным администраторам во главе с Лорис-Меликовым. Медлил он и с традиционным для нового правителя заявлением о направлении своей политики. Он выжидал, изучая обстановку, хотя ему было «невыносимо и странно» слушать «умных людей, которые могут серьезно говорить о представительном начале в России, точно заученные фразы, вычитанные ими из нашей паршивой журналистики и бюрократического либерализма».

И все— таки и 8 марта в Зимнем дворце, и 21 апреля в Гатчине он внимательно вслушивался в речи тех, кто убеждал его в том, что, призвав выборных от общества, власть лишь укрепит свои позиции. Не только интуиция, политическое чутье и здравый смысл заставляли императора с заведомым недоверием отнестись к этим доводам. Курс на stutus quo самодержавия, на отказ от всяких новшеств диктовался и сложившимся типом мышления, приверженностью к исторической традиции. Опасность реформ для власти, претендующей на монополию в общественно-политической жизни, по-своему подтверждал и опыт царствования Александра II. Кончина отца-реформатора являлась как бы грозным предупреждением тем, кто пытается изменить веками сложившийся порядок. В потоке писем, который в те мартовские дни 1881 г. получал Александр III, огромное впечатление на него произвела анонимная записка, пересланная им для ознакомления Победоносцеву и принадлежавшая, по предположению этого последнего, духовному лицу. «Отец твой не мученик и не святой»,-обращался к императору автор, оспаривая расхожие определения Александра II в официальной печати. Он утверждал, что покойный царь «пострадал не за церковь, не за крест, не за христианскую веру, не за православие, а за то единственно, что распустил народ, и этот распушенный народ убил его».

«Мартовские иды» — так образно определил первые месяцы царствования Александра III в своем дневнике П. А. Валуев. Но роль Цезаря он отводил отнюдь не императору: обречен на поражение был Лорис-Меликов.

Представ блестящим политиком в пору, когда он пользовался поддержкой самодержца, Михаил Тариэлович оказался беспомощным и бессильным, лишившись ее. Ему так и не удалось сплотить и организовать своих сторонников — поначалу весьма многочисленных. Александр III с удовлетворением наблюдал, как от всемогущего недавно министра отпадали союзники, на которых он легковерно рассчитывал. Одни меняли свою ориентацию, уловив консервативный настрой нового царя, чтобы не повредить карьере. Другие — разочаровались в способности Лорис-Меликова отстоять свой проект. Иных устранял и сам император. Так, великий князь Константин Николаевич, считавшийся главой либеральной партии в высших сферах, был отправлен в отставку и фактически изолирован от участия в политике. С братом Владимиром Александровичем Александр III, по-видимому, провел соответствующие «политбеседы». «Вы могли слышать, — пишет царь Победоносцеву 21 апреля 1881 г., — что Владимир, мой брат, совершенно правильно смотрит на вещи и совершенно, как я, не допускает выборного начала».

Либеральная группировка, судя по дневнику Д. А. Милютина, лишь в двадцатых числах апреля попыталась заручиться поддержкой великого князя Владимира, но было поздно: он уже сделал свой выбор. Задумавший преобразование отживших форм государственности, Лорис-Меликов сам оказался прочно связан с ними, его действиям в полной мере присуща такая черта российской политической жизни, как патриархальность, персонификация отношений в политике. Неограниченная власть диктатора во многом основывалась на личном влиянии его на Александра II, на особой близости к нему. С приходом нового императора Лорис-Меликов вновь делает главную ставку именно на него. Борьба за свой проект, по сути, становится для министра внутренних дел борьбой за привлечение на свою сторону Александра III. Он, по сути, сам отказывается от общественной поддержки, цензурными карами пресекая выступления печати в защиту идеи представительного управления: расположение и доверие императора рассматриваются как главный залог успеха его начинаниям.

Поначалу Лорис-Меликову вполне могло показаться, что он близок к цели: именно ему поручает император переговоры с княгиней Юрьевской и наблюдения за ней. Конфиденциальные сообщения на эту тему, подготовляемые министром для царя, создают впечатление особой доверительности. Но Михаил Тариэлович ошибался. Для Александра III он и его соратники оставались прежде всего политическими противниками, неприязнь к которым усиливалась еще и личными мотивами. Представители либеральной группировки в той или иной мере все были связаны дружескими отношениями с княгиней Юрьевской. Ее доверием и симпатией пользовался великий князь Константин Николаевич, военный министр Д. А. Милютин крестил ее детей, а о роли Лориса в реализации матримониальных планов своего отца Александр Александрович никогда не забывал.

Поддерживавшие Лорис-Меликова либеральные администраторы — Д. А. Милютин, А. А. Абаза, Д. Н. Набоков, государственный секретарь Д. М. Сольский, — деятели способные, знающие, опытные, были на голову выше теснившихся вокруг Победоносцева — таких, как Л. С. Маков, С. Н. Урусов, К. Н. Посьет, М. Н. Островский. Среди них не было ярких личностей, но этим посредственностям оказалось гораздо легче договориться между собой и сплотиться, чем их либеральным противникам. «Коалицией честолюбий» метко назвал либеральную группировку М. Н. Катков. Внутренняя ее разобщенность объясняется не только идейными разногласиями — свою роль играли и амбиции либеральных реформаторов, заглушавшие чувство ответственности перед страной.

Характерно, например, поведение П. А. Валуева. Автор более радикального проекта представительного управления, чем лорис-меликовский, он 8 марта 1881 г. в Зимнем дворце весьма вяло и неохотно поддержал этот последний. В дневнике он признавался, как тягостно ему выступать союзником Лориса: он хотел быть отделенным от его «клики» в глазах царя. Вроде бы сама идея участия общества в управлении ему дорога, но Валуев со злорадством наблюдает, как падает влияние Лорис-Меликова, как теряет этот «ближний боярин» свое могущество.

Стремительный взлет Лорис-Меликова к вершинам власти создал ему немало недоброжелателей. А вскоре отступившиеся от «премьера» в эти решающие дни весны 1881 г. уже скорбели о том, что «дикая допетровская стихия берет верх», не осознавая своего содействия этому.

Непреклонные сторонники самодержавия во главе с Победоносцевым между тем ждали от императора прямых и открытых заявлений о разрыве с политикой реформ. Промедление с соответствующим манифестом Победоносцев расценивал как слабоволие царя. На отсутствие воли у монарха он жалуется в письмах к Е. Ф. Тютчевой — предельно откровенных и потому посланных не по почте, а с верной оказией. В письмах к императору — почти ежедневных — Константин Петрович призывает к решительным действиям, объявлению о «новой политике». О том же вещал и М. Н. Катков, называвший себя «сторожевым псом» самодержавия. Его голос, почти неслышный в последние годы царствования Александра II, звучал все громче и увереннее. «Более всего требуется, чтобы показала себя государственная власть в России во всей непоколебимой силе своей, ничем не смущенная, не расстроенная, вполне в себе уверенная».

Однако нетерпения и пыла своих ортодоксальных приверженцев император не разделял. Он шел к власти неспешно и осторожно, продумывая каждый новый шаг. Основательность — черта, изначально ему присущая во всем. Неопределенность его позиции в течение двух первых месяцев царствования вовсе не свидетельствует о безволии. Император внимательно присматривался к борющимся группировкам в верхах, к общественным настроениям. Регулярные доклады министров, начальника Главного управления по делам печати, записки, адреса, ходатайства, исходившие из разных общественных течений, убеждали, что идея участия общества в управлении через выборных представителей проникла в самые широкие слои. Своеобразным подтверждением тому явились непрекращавшиеся весной 1881 г. слухи о готовящемся манифесте с объявлением о созыве депутатов от общества. Изучая своих противников, знакомясь с предложениями и планами, касавшимися преобразований в управлении, царь не мог не увидеть, как трудно будет их авторам сговориться и действовать в одном направлении. Могли ли объединиться те, кто требовал передачи «общественных дел в общественные руки» (как Н. К. Михайловский), с теми, кто подобно Б. Н. Чичерину наряду с созывом представителей от населения ждал спасения от ужесточения режима, усмирения печати, укрепления самодержавия.