Записки Ивана Степановича Жиркевича. 1789–1848 - Иван Жиркевич

– Ну, хорош же твой хваленый братец! Какую кутерьму наделал!

Гедеонов полагал, что я, наверно, пропал и буду смещен с должности губернатора. Но на другой день Блудов и Бенкендорф совершенно его успокоили, объявив, что государь, прочтя донесете мое, выразился:

– Молодец! Он все устроит!

Гедеонов же, вернувшись из дворца, рассказал мне однажды:

– О тебе был сейчас разговор у государя. Он изволил отозваться: “Вот у меня так губернатор! Но только его надо каждый день обливать холодной водой! Горяч до неимоверности!”

V

Для представления государю я был в штабе у графа Чернышева, и он приказал при мне сделать об этом докладную записку, а на другой день я получил от него письмо, что «государь император, не имея теперь свободного времени, меня принять для представления ему не может, а когда улучит свободное время, то даст знать о том прямо от себя».

Накануне нового года поутру, в десять часов, приехал ко мне прямо от государя фельдъегерь и словесно объявил мне, что «государь просит меня пожаловать к нему в 12 часов утра в Аничков дворец». Когда я приехал туда, то нашел уже других губернаторов, а именно: курского – Муравьева, смоленского – князя Трубецкого, волынского – Попова[576] и костромского – Приклонского.[577] Тут же я увидел статс-секретаря Лонгинова, который со всей любезностью упрекал меня за то, что я до сих пор у него не был и грозился со мной рассориться за это. Мы прождали до двух часов. В это время прибыл еще генерал-губернатор Эссен, митрополит Серафим[578] и все почетнейшее духовенство из Троицко-Сергиевской лавры и Невского монастыря. При этом случае узнал я впервые об обыкновении наших монархов принимать поздравление с Новым годом и молитвы на сей день от духовенства не в самый день, то есть 1 января, а накануне.

Вышел камердинер его величества и, обратясь к нам, губернаторам, сказал:

– Государь просит извинить, что сегодня он не может принять господ губернаторов. Очень сожалеет, что отнял у них время, которое, конечно, они могли бы употребить с бо́льшей пользой. Но в оправдание свое он берет их же в свидетели, насколько он занят, и просит пожаловать к нему в воскресенье, 2-го числа, во время обедни, и после оной он их первых к себе допустит.

В Новый год на Эрмитажной половине Зимнего дворца я имел счастье на общем представлении облобызать руку императрице, которая по докладе ей моего имени изволила сказать:

– Вы недавно в Витебске, а прежде были в Симбирске.

Тут же я встретил приятное себе напоминание по Симбирску, а именно бывшего до меня губернатора Загряжского, который уже приезжал ко мне и, не застав меня дома, просил доложить о его ко мне приезде, с пояснением, что билета он мне не оставляет, ибо приезжал ко мне не с визитом, а с благодарением.

Затем тут же я встретил симбирского губернского предводителя дворянства Бестужева и жандармского окружного генерала графа Апраксина,[579] которого я в Симбирске ни разу не видел, ибо он жил в Казани и оттуда заведовал своей частью по Симбирску. Вот слова Апраксина:

– Завидую, ваше превосходительство, славе вашей по Симбирску! У меня сыновей нет – одна дочь, а потому могу иметь желание, чтобы хоть один внук мой был столько счастлив своей репутацией, сколько досталось на долю вашу в Симбирске! Там нет ни одного лица, которое не вспомнило бы о вас без сокрушения!.. Преемник ваш не по вас пошел!

С новым симбирским губернатором Хомутовым[580] я виделся в день своего представления у Блудова. Он ругал губернию и тамошнее дворянство и укорял меня, что я ввел его в большое заблуждение на их счет. Само собой разумеется, что я, оправдываясь, защищал их. После узнал я, что и губерния, и дворяне Хомутову отплатили взаимность сторицей.

В воскресенье, едва мы успели собраться во дворец, государь прежде всех призвал к себе сибирского генерал-губернатора князя Горчакова, старинного моего сослуживца, с которым я не виделся более двадцати лет, потом нового генерал-кригс-коммиссара Храпачева.[581] Прошло с четверть часа, и нас позвали. Мы стали в том же порядке, как сказано выше. Государь прежде всех обратился к Муравьеву:

– Что это значит, Муравьев, что ты просишь увольнения?

– Слабость здоровья вынуждает, государь, – ответил тот, видимо изнуренный болезнью.

– Не согласен я на это, – возразил его императорское величество – возьми отпуск на год, если нужно! Я отпущу тебя в Россию, за границу – куда хочешь, а в отставку не выпущу (Муравьев поклонился). Я вчера получил просьбу от брата твоего,[582] – продолжал государь, – просьбу такого рода, в которой я не привык никому отказывать. Он дурачится: это прямое мое слово о его поступке. Что он скоро вышел в люди, этому я несколько виной; я за него и отвечать должен отечеству, а он – мне! Я был недоволен его корпусом – что делать! Ему следовало потерпеть: дело бы уладилось в свою пору. Он не выдержал, прислал просьбу об отставке, а я ему сегодня и дал ее! Еще раз прошу тебя, напиши ему, что он сделал большое дурачество!

Обратившись к князю Трубецкому, государь сказал:

– Я слышал, князь, что ты недоволен переводом в Смоленск?!.

– Я, государь, готов служить, где вам будет угодно, – отвечал Трубецкой.

– И я полагаю, что так и должно быть! Служить – так служить везде, а не по выбору!.. Но я постигнуть не могу, что так сильно привязывает тебя к Харькову?

– Воспитание детей, государь: там университет и более способов к ученью, нежели в другом месте.

– И это неправда! – сказал государь. – Смоленская губерния смежна с Москвой – только рукой подать, и ты всегда можешь быть там. Ты знаешь, мы с тобой – свои. Если ты желаешь поместить своих детей куда на воспитание, ты всегда мог обратиться прямо ко мне. Что у тебя – сыновья или дочери?

– Я более думаю теперь о сыновьях, – сказал Трубецкой.

– Каких лет они и куда ты их думаешь?

– Одному четырнадцать, а другому двенадцать лет. Я бы просил, государь, поместить их в пажи.

– В пажи? Таких нет! Это должно прежде справиться, могут ли быть тотчас приняты. Дочерей, всех сколько есть, давай! Я поручу их жене моей. Теперь поговорим о губернии, куда я тебя назначил. Для Смоленска собственно мы много сделали, и город в большом порядке; нужно только его поддерживать. Дворянство там – ко всему доброму расположенное; нужно уметь только им руководить и распоряжаться, и тебе немного будет хлопот!

– Ну, Жиркевич! А ты как поживаешь? – сказал государь, подойдя ко мне. – Мы давно уже с тобой не виделись!

– В это время, государь, – отвечал я, – на мою душу легло столько долгу благодарности за ваши милости, что я не найду слов ее выразить!..