Русские символисты: этюды и разыскания - Александр Лавров

Ход доказательств Минского представляет собой причудливое и довольно сумбурное сочетание социально-исторических, утопических и мистико-идеалистических построений; в грядущей победе пролетариата писатель видит одновременно предвестие «новой эры религиозного миропонимания», а также ниспровержение материализма и скептицизма, свойственных, с его точки зрения, буржуа и мещанам. Отрешенно-абстрактный характер в значительной степени присущ статье «Этическая ценность революционного миросозерцания» А. А. Борового, экономиста, социолога и публициста, одного из ведущих сотрудников «Перевала» (№ 1, ноябрь). Подобно Минскому, Боровой пытается исследовать метафизику и этический смысл революционного метода. В сугубо иррациональном аспекте затрагивает ту же тему в статье «О смысле революции» философ А. А. Мейер, утверждающий, что этот смысл «не раскрывается ни наукой, ни эстетической критикой» и «дается лишь в религиозном постижении» (№ 8/9, июнь — июль. С. 45). Высказанное Мейером представление о революции как о стихийной очистительной, преображающей силе примечательно известным сходством с позднейшей концепцией Блока, вплоть до почти дословных совпадений: «В революции есть музыка. В „явлении“ эта музыка не дана. Она скрыта за явлением. К ней нужно прислушаться. Музыка революции — творческая буря. Отдаленным отзвуком отвечает ваша душа на эту творческую бурю. И только уловив в себе такой отзвук, можно постигнуть тайну революции. Факты и их толкование едва ли что-либо прибавят» (Там же. С. 46).

К актуальным темам обращались на страницах «Перевала» и ведущие писатели-символисты. Проблемы революции и социального преобразования России получали под их пером также иррациональное, отвлеченно-метафизическое истолкование. Одним из самых ярких произведений, напечатанных в «Перевале», была статья М. Волошина «Пророки и мстители. Предвестия Великой Революции» (№ 2, декабрь). Осознание неизбежности революционного возмездия вело поэта к нагнетанию пророчеств о «надвигающемся ужасе» грядущих общественных катаклизмов; повернутые вспять, его прозрения «невиданных мятежей» подкреплялись опытом Великой французской революции с ее идеальными порывами и кровавым террором. При всем доверии к привлеченным историческим аналогиям, бросающим отсвет на события современности, Волошин воспринимает предназначенные испытания в апокалипсическом аспекте — как «очистительный огонь», видит в революции «меч Справедливости — провидящий и мстящий». Сквозь призму собственного апокалипсического сознания проводит свои восприятия революции и Андрей Белый. В статье «Социал-демократия и религия» (№ 5, март) он заявил о созвучии конечных устремлений мистиков и социал-демократов: и те и другие стремятся к новому, духовно очищенному миру, свободному от ненависти; задачи религиозного созидания и социального переворота, но мысли Белого, дополняют друг друга, осуществляют «единую религиозную правду». Показательно, что выступление Белого вызвало на страницах «Перевала» открытое письмо Н. Русова «Андрей Белый и социал-демократия» (№ 10, август), в котором утверждалось, что упования писателя на союз с социал-демократией беспочвенны, что сочетать экономический материализм и религиозную проповедь немыслимо. По-своему это, видимо, понимал и сам Белый, который в другой «перевальской» статье, «Кумир на глиняных ногах» (№ 8/9, июнь — июль), пытался, под углом зрения религиозной метафизики, выявить методологические изъяны философии Маркса и ее несоответствия с вскрытой им же «механикой общественных отношений».

Как журнал общественно-радикальной ориентации, «Перевал» находился в оппозиции по отношению к «Весам» и «Золотому Руну», ставившим в своей деятельности чисто художественные задачи. Эта оппозиция обострялась множеством привходящих обстоятельств: литературной конкуренцией, полемикой по частным вопросам, различного рода интригами и т. д. Сам Соколов смотрел на «Перевал» как на боевой, полемически активный печатный орган и не удерживался от соблазна пикировок с собратьями-символистами — вплоть до сведения личных счетов.

Затевая журнал, Соколов одну из задач его видел в том, чтобы «строить козни» против «Золотого Руна» и «прикрыть зловонную лавочку Рябушинского»[1757]. В своем стремлении «похоронить» «Золотое Руно» «Перевал» действовал последовательно и методично. Из номера в номер в хроникальном отделе «Перевала» появлялись всевозможные уколы по адресу этого журнала; разоблачались «самовлюбленное дилетантство» Рябушинского[1758] и его, в противовес «перевальскому» фрондерству, верноподданнические жесты: сообщено, что представитель редакции «Золотого Руна» преподнес императору девять номеров журнала в роскошных переплетах (№ 1, ноябрь. С. 49); Соколов с удовлетворением писал: «„Высочайшее внимание“ везде произвело должный эффект. Уж и ругаются же в „Руне“ за то, что „Перевал“ разоблачил столь тщательно хранимую тайну»[1759]. В первом номере «Перевала» была опубликована (под псевдонимом «Азраил») резко отрицательная рецензия на книгу «Сквозь призму души» А. Курсинского, который после ухода Соколова из «Золотого Руна» стал ближайшим помощником Рябушинского; пикантность ситуации заключалась в том, что книга Курсинского была выпущена в свет издательством «Гриф», т. е. тем же Соколовым, решившим в данном случае пожертвовать престижем собственного предприятия ради удара по бывшему соратнику, а ныне деятельному участнику враждебного журнала. В том же номере «Перевала» появилась рецензия А. Бачинского (одного из ведущих критиков журнала, пользовавшегося доверием Соколова) на «Исповедь» Н. Шинского (Рябушинского): констатация бездарности книги восполнялась достоверным сообщением о том, что «по рукописи г. Шинского основательно прошелся некий сострадательный карандаш» (С. 58). Это раскрытие секретов «творческой лаборатории» Рябушинского (предполагалось участие в сочинении «Исповеди» все того же Курсинского) вызвало протест Вяч. Иванова, который «Перевал» принужден был опубликовать (№ 4, февраль. С. 72).

Более серьезный и конструктивный характер имело противостояние «Перевала» и «Весов». Брюсов уклонился от участия в журнале Соколова, ссылаясь на свою большую литературную занятость[1760], сходным образом сформулировал свой отказ Ю. Балтрушайтис [1761], а Б. Садовской (уже в ту пору определившийся в своих ультраконсервативных убеждениях) по выходе первого номера прислал в редакцию «Перевала» письмо с просьбой исключить его имя из списка сотрудников[1762]. Соколов расценивал это размежевание как нетерпимость ведущих сотрудников «Весов» к радикальному духу «Перевала». «…Я вообще часто расхожусь с пониманием „олимпийцев“ из „Весов“, за что и предан там анафеме, — писал он И. Ф. Анненскому 1 октября 1906 г. — В частности, я был всегда нелюбим там за то, что за скобками „чистого“ искусства не таил политического реакционерства»[1763]. Еще более решительно он отзывался о политической тенденции «Весов» в письме к Г. И. Чулкову, приводя в доказательство, в частности, нетерпимость Садовского, «пажа Брюсова», к «красному духу» «Перевала» и призывая к полемическим действиям: «Что бы сказали Вы о статейке на тему о деспотизме и его масках, где было бы развито (и проиллюстрировано конкретно) то положение, что нередко иные органы под маской чистого искусства скрывают „чистое“ черносотенство. Этим последним теперь пахнет очень сильно в „Весах“»[1764].

«Антивесовский» запал Соколова в значительной степени погашал Андрей Белый, активно сотрудничавший в «Перевале». Свое постоянное участие в журнале Соколова он истолковывал прежде всего как исполнение этой тактической миссии: «Надо было удерживать и „Перевал“ от враждебных к нам действий; я ставил условие С. Соколову: журнал должен быть очень строго нейтральным к „Весам“; для этого я записал в „Перевале“, следя за подбором рецензий»[1765]. Деятельность Белого не осталась без влияния: критические установки «Перевала» по отношению к «Весам» получили сравнительно слабое печатное отражение; статьи о «политическом реакционерстве» «Весов» не появилось, а наиболее резким выступлением в этом отношении оказалась уничтожающая рецензия Чулкова на книгу Брюсова «Земная ось», опубликованная с осторожным редакционным примечанием о несогласии «с некоторыми из суждений г. Чулкова» (№ 4, февраль. С. 64–65). В «Перевале» напечатана была также статья Н. Минского «Редакции „Весов“» (№ 4, февраль. С. 53–58) — ответная отповедь на критику его статьи «Идея русской революции», данную в едкой заметке Брюсова (опубликованной без подписи) «Сапожник, пекущий пироги»[1766].

Критику «Весов» «Перевал» мог возбудить в связи с вопросом о «мистическом анархизме», однако в полемике, вызванной этим идейно-эстетическим веянием, журнал не занял определенно выраженной позиции: сам Соколов был безусловным адептом индивидуалистического, брюсовско-бальмонтовского символизма и едва ли мог приветствовать переоценку его эстетических заветов. В «Перевале» была помещена статья Ф. Сологуба «О недописанной книге» (№ 1, ноябрь. С. 40–42), в которой «мистический анархизм» отвергался с позиций индивидуалистического самоутверждения. «Мистико-анархические» идеи были подвергнуты решительной критике также в рецензиях А. Ященко на книгу Г. Чулкова «Анархические идеи в драмах Ибсена» (№ 4, февраль. С. 66–67), Б. Грифцова на второй альманах «Факелы» (№ 6, апрель. С. 57–58), Алеиска (А. И. Бачинского) на книгу М. Гофмана «Соборный индивидуализм» (№ 7, май. С. 61–63). В то же время Соколов старался сохранять союзнические отношения с Чулковым — определенно, из тактических соображений, на случай разворачивания действенной полемики с «Весами». Он стремился убедить Чулкова, что помещение статьи Сологуба «О недописанной книге» не означает отрицательного отношения редакции «Перевала» к «мистическому анархизму»[1767], приветствовал его рецензию, направленную против Брюсова, находя, что она «остроумна и дьявольски ядовита»[1768], обещал Чулкову всяческую поддержку в борьбе с «Весами». Чулков стал одним из деятельных сотрудников «Перевала», помещая там свои стихотворения, статьи и рецензии (за своей подписью и под псевдонимом «Борис Кремнев»).