Охота на сурков - Ульрих Бехер

— Горы Несчастий?

— Ее вы наверняка знаете.

— Конечно, — солгал я.

— Ну вот. При всех случаях жизни им надо попасть в Кьезу, но перевалочные пункты находятся дальше и ниже, в Бергамо. Например, Бербенно. Там они, очевидно, заночуют, отдохнут от тяжелой дороги, на следующий день опять переберутся через горы, а на рассвете соединят не приятное с полезным, а полезное с полезным, побраконьерствуют, если только пограничники не спугнут их.

— Они охотятся на серн? Сейчас, когда охота запрещена?

— No. Marmots. Munggs, as they call them here[396].

— На сурков? На зверюшек, которых из чистого идиотизма почти полностью истребили, хотя мясо у них, по-моему, несъедобное, а мех не имеет никакой ценности? Да зачем, черт подери, этой шайке охотиться на сурков?

— Не волнуйтесь, мистер. — Фиц принялся за порцию merinque glacée[397], величиной примерно с его голову. — Those fucking quacks in the Canton of Appenzell…[398]

— He понимаю.

— Эти вонючие аппенцелльские знахари растирают своих пациентов жиром сурков. Disgusting, isn’t it?[399]

— Какая гадость. Этого я не знал.

— Отлично, оказывается, чего-то вы все же не знали. — Фиц опять издал сухой, насмешливо-примирительный смешок, словно хотел поставить меня на место, но передумал. Сумеречные фигуры на другой стороне площади мгновенно исчезли, словно рой мух; казалось, их всосали в себя апокрифические, выглядевшие в Санкт-Морице совершенно неестественно амбарные ворота. Теперь перед этими уже закрытыми воротами маячил один только экс-проводник Клалюна, но уже без фонаря; пожалуй, он напоминал индейца-часового из вестерна «Би-Пикчерс».

Ясно одно, сегодня днем Клалюну послал ко мне не Йооп, а Мостни. Если бы я не накачался эфедрином, у меня после этого умозаключения наверняка запульсировала бы кровь во лбу на месте старой раны. (Но этого не случилось.)

— Да, трагедия братьев, — сказал я так, будто обращался к серо-голубым сумеркам.

— Ужасную историю с братьями Цбраджен мы, по-моему, достаточно обсудили. — На остром кончике носа Фица повис белоснежный кусочек меренги.

— В данную минуту я говорю не о тех братьях, а о Marmot-hunting[400], — сказал я, по-прежнему глядя в серо-голубые сумерки. — Я имею в виду охоту на сурков, на которую в давно прошедшие времена отправились господин Кадуф-Боннар с Меном Клавой, как вы его называете, и брат Мена… не помню имя…

— Пейдар. Да, это уже другая история, старая история, о которой мне в самом деле не хотелось бы распространяться. Но как вы, собственно говоря, до нее докопались? Пациент, который всего-навсего лечится здесь от сенной лихорадки, вдруг стал эдаким знатоком самых запутанных inside-stories[401].

— Эту историю мне рассказал доктор де Колана.

— Святая скумбрия, святая корова. Святой Патрик. Святые херувимы и серафимы, — сказал Фиц со стоическим выражением лица и приложил к носу салфетку, — Док Гав-Гав. Со всех сторон он на тебя наступает. Недаром я всегда говорю: усопшие бродят среди нас.

— В данном случае это не подтверждается. Роковую историю о Пейдаре он рассказал мне за несколько дней до-о своей кончины.

— I see[402].

— Сидя в «Чезетта-Гришуне».

— I see. Надеюсь, во время этого разговора вас не подслушивал Мен Клава.

Несмотря на то что я наглотался эфедрина, у меня невольно вырвалось замечание:

— Контрабандистов я не могу считать стопроцентными преступниками!

— Зато вы ненавидите охотников на сурков.

— Правильно. А теперь разрешите задать вам один вопрос, мистер Фицэллан, ммм, как по-вашему, способен ли этот Мен Клава — имя его звучит совсем как имя американского гангстера — совершить серь-ез-ное преступление?

Мой собеседник поковырял вилкой в меренгах.

— Тогда ответьте, господин чудак, и на мой вопрос: почему вас так заинтересовала эта старая, чисто местная история? Почему?

— Мм… Меня, как юриста по образованию, привлекают редкие уголовно-правовые казусы.

— Вы, стало быть, адвокат?

— Нет.

— Да, на адвоката вы не похожи. Значит, just for fun[403] вы хотели бы дознаться, что, согласно моему скромному разумению, тогда случилось: застрелил ли Мен Пейдара по ошибке или с умыслом? Пиф-паф.

— Должен признаться, что я пришел сегодня в кафе «Д’Альбана» не в последнюю очередь с этой целью. Хочу освежить в памяти господина Кадуфа старую историю с выстрелом.

Фиц вдруг заговорил на своем вымученном французском:

— Tôt ou tard /On bouffe bien/ chez Caduff-Bonnard. Шеф-повар Кадуф в это время дня трудится на кухне. Но вы из него ничегошеньки не вытянете. Он принципиально не разговаривает об этом печальном происшествии, которое давно положено ad acta.

— Почему не разговаривает?

— Может быть, боится.

— Кого. Мена Клавы?

— Может быть.

— Но послушайте, мистер Фиц. Эта страна известна как самая цивилизованная страна в Европе…

— My good man[404], ради бога, не надо доводов, которые всегда приводит определенный сорт швейцарцев, в высшей степени самодовольных. Do you really believe, that in the most civilised country doesn’t exist this ffrightful ffeeling of ffucking ffear?[405]

Он сделал гримасу, и его личико стало похожим на печеное яблоко, будто он и сам нередко испытывал этот немыслимый сссобачий сстрах.

Я вдруг заметил, что Клалюна уже исчез.

— И все-таки мне не очень-то ясно, почему шайка контрабандистов собирается по соседству с полицейским постом.

— Вы, наверно, никогда не читали детективных романов, иначе вы бы знали, что это старый гангстерский прием. Преступники собираются, так сказать, под носом у полиции, которая ищет их где-то далеко.

— Ну а как вы думаете, что потащат сегодня сломя голову в Италию контрабандисты?

— Ну скажем… пятьдесят тысяч пачек сигарет «Лорен». Потащат сломя голову через сплошной лед. Мен Клава знает в горах все ходы и выходы. Контрабандный сезон в Альпах короток. Зимой и весной из-за снежных заносов нечего и думать соваться в горы. Правда, некоторые сорви-головы пытаются стать на лыжи. Ну а сейчас, в конце июня, пока еще не появился молодой месяц и пока небо в тучах — сегодня ночью небо наверняка будет обложено, — бандитам лафа, легко обделывать свои делишки. В светлые лунные или в звездные ночи при той полосе хорошей погоды, какая стояла недавно, not so good[406]. Лучшее время для контрабандистов — короткое эигадинское лето и ранняя осень, пока в горах не выпал густой снег. Но осенью там бродит слишком много охотников с разрешениями на отстрел красной дичи, бродит даже ночью. Right now they ve got their best chance[407].

— Вам уже, наверно, надоели мои расспросы?

— Никак нет… Раз они не касаются этого старого вонючего случая на охоте с Меном и Пейдаром.

— Thanks[408]. Ну а что они переправят завтра или послезавтра? На обратном пути из Италии сю-да?

— Скажем… этрусские вазы и статуэтки, которым эдак две или три тысячи лет. Тосканские крестьяне выкапывают их на своих полях. Сперва эти штуки попадают в Швейцарию, а потом тем же нелегальным путем уплывают дальше — чаще всего к американским архибогачам-коллекционерам.

— А ка-а-ак «эти штуки» переправляют через горы?

— Как? Вы имеете в виду снаряжение господ контрабандистов, которых не желаете считать стопроцентными преступниками? Во-первых, у них есть обязательный фонарь — в случае необходимости он безукоризненно маскируется…

Я вспомнил о том, что у меня в кармане лежит маленький фонарик Полари.

— …Потом так называемая la gerla — остроконечная заплечная корзина. И еще la pricòlla — двойной мешок, в который можно сложить уйму вещей и который завязывается на спине и на груди. Похож на спасательный жилет, you see? Да, чуть было не забыл, — еще le bedùlli. Все эти слова из жаргона итальянских контрабандистов. — Официантка с угреватым лицом убрала тарелни; Фиц сложил стопочкой войлочные подставки для пива. — Bedùlli — подметки из двух или трех слоев войлока, контрабандисты прикрепляют их к подошвам сапог, когда им надо пройти ночью мимо спящих домов, тут уж полная гарантия, что никто не услышит шагов. Ну, и наконец la càdola.

— Càdola?

— Доска с двумя палками, на которых болтается множество ремней. Доску можно пристегнуть так, что она будет лежать горизонтально за спиной носильщика. — Фиц вытащил золотую авторучку и принялся чертить на фетровой подставке своей дубленой, энергичной, привыкшей обуздывать (в буквальном смысле этого слова) рукой. — К таким носилкам можно легко приковать предмет самого большого размера.

— Приковать?

— Did I say chain?[409] Я хочу сказать, привязать. На càdola не трудно переправить через горы даже напольные часы в стиле Людовика XVI.