Слэн - Альфред Ван Вогт

— Но ведь богиня не объявила о войне с Аккадистраном. Где же свиток с Имперским указом? Ты говоришь неправду!

«Богиня не предупреждала нас!»

Нет, она не предупреждала! Слухи просачивались подобно болезни: торговцы, чьи караваны гримбов и скриров возвращались с неудачей. Нелегко им было заткнуть рот и запретить рассказывать о том, что творится на границах страны.

Беженцы двигались на юг, разнося весть о терроре. Но от богини не было ни слова. Где-то, представил Холройд, она сидит и делает свои расчеты или хохочет, когда думают о ней.

Лоони и Холройд были в Пта.

Ночью мегаполис был жертвой. Они стояли на холме, с которого открывался вид на море и город, и занимали тела супружеской пары, читая афишу, уже виденную ими раньше:

«Этой ночью не должно быть света в городе из-за боевых скриров Зард. Бедствие обрушилось на наши земли в результате призывов безбожных мятежников и их бездумного нападения на Нуширван. Верьте в богиню! Верьте в богиню! О Колла! О Пта!»

Холройд сказал нетерпеливо:

— Удивительно, что она не поняла раньше, что темнота сыграет на руку захватчикам и затруднит оборону. Мы увидим многое из того нападения.

Лоони тянуло ближе к тени дверного прохода, но она ничего не сказала. Темнота сгущалась. Облака тянулись по небу. Город под ними был объят тьмой. Передние смутные массивы зданий быстро росли в кромешной ночи. Но город в ней был уже невидимый, неосязаемый. Вечный Пта, Город света, древний дом Сверкающего, божественного короля веков.

Этот Пта в темноте! Впервые за всю его грандиозную историю в нем не было света. Пта растворился в ночи, стал бесформенным подобием холмов на западе.

Медленно из темноты вышла Лоони. Пятна звезд, которые пробивались через облака, делали странное, печальное выражение на ее еле различимом лице. Она прошептала:

— Можем ли мы сделать что-то? Должны ли мы оставаться простыми зрителями? Пта, девять золотых городов на западе пало. На востоке Лира, Гали, Ристерн, Танис и сорок три города на северо-востоке страны; и все на восточном побережье, и на севере, кроме величественного Калурна.

— А ночью и сам город Пта, — монотонно сказал Холройд. — Нет, Лоони, мы ничего не можем сделать. Даже в случае, если мы вмешаемся, мы будем действовать с минимальной пользой и…

Он остановился. Она увидела, что его тело напряглось. Его темный силуэт повернулся и, казалось, он пристально смотрит на север.

Он сказал:

— Слушай!

Лоони тоже прислушалась. Подобно тому, как громкий ветер предупреждает о циклоне, донесся звук, тем не менее не похожий на ветер. Ужасающий звук несся с черного неба на севере:

— С-к-р-р-и-и-и-р-р…

Первый звук был похож на сигнал. Грубый, чужой, ужасный крик огромных, прожорливых птиц разнесся по Вселенной. Сто тысяч, пятьсот тысяч, десять миллионов летающих скриров пронзительно вопили в полуночном небе. Ночь стала безумной бойней.

Позже, когда все осталось позади и они очутились на острове, Холройд неистовствовал:

— Я разорву ее на мелкие кусочки. Я…

Его ярость утихла. Потому что он и в самом деле знал, что он собирается сделать с Инезией, дикой женщиной.

Это не было повсеместной картиной в битве за Гонволан. Большие и малые группы войск сражались при помощи У-образных шестов и копий… Подошла армия. Холройд следил за большими успехами на востоке, наблюдал, как некоторые подразделения летели на скрирах, чтобы защитить города от захватчиков. Иногда они побеждали, держались день, неделю, пока генеральный штаб нападавших не собирал превосходящее массы боевых скриров, которые подавляли любое сопротивление.

В истории войн, казалось Холройду, не было армии, которую удалось создать Гонволану. Ее снабжение пищей могло продолжаться не более чем несколько дней. Огромные массы людей обезумели от голода и ели своих гримбов и скриров, с подозрением поглядывая друг на друга. Дважды Холройд видел, как люди ели людей.

И все же ничего не оставалось делать, как ожидать и ожидать. Много раз они обговаривали свои планы и положение, женщина в мертвом теле и мужчина, чьи темные глаза пылали неистовством, увеличивающимся день ото дня по мере возрастания того ужаса, который он видел, и ужасное негодование росло в его душе.

— В действительности оно очень просто, это божественное могущество, — вздохнул Холройд однажды ночью, когда они сидели на траве, сплошь покрывающей остров. — Прежде всего ты можешь проецировать свою сущность; давай будем звать ее душой. Далее — это возможность перемещать свое тело через пространство. Мало что еще можно добавить к этому. Решающим дополнением является возможность перемещаться сквозь прошлое время, медленно, в непосредственное прошлое, но с помощью другого круга божественной власти быстро пересекать параллельные точки одной спирали времени к другой, прыжки через двести миллионов лет.

Можно добавить и такие виды могущества на расстоянии, как путешествие умов, в которое Инезия брала меня. Удивительно для меня то, что чары Пта не представляют ничего большего, чем гипноз, мысли, помещенные в обоих умах — твоем и Инезии, которые даже она, несмотря на все ее могущество, не была способна преодолеть.

Мягким голосом в темноте Лоони сказала:

— Старый Пта знал человеческий мозг. Он открыл, что нет мозга, который бы прочно удерживал более шести команд-вопросов в течение большого периода времени.

Холройд устало кивнул, но той ночью не сказал ничего больше. Через месяц он нарушил долгое молчание между ними.

— Твой прежний Пта, что он любил? И почему он сливался с расой? Из всех внешних проявлений, из всех результатов это была величайшая ошибка, которую он когда-либо делал.

Худая женщина покачала головой и громко сказала:

— Погляди на себя, Питер Холройд. Ты — Пта, я знаю, прежний Пта, великий, горячий, знающий Пта. Погляди на себя, говорю я, и ты увидишь его таким, каким он был, — добавила она тихим голосом, — и каким он будет. — Прежде чем Холройд смог что-либо сказать, она печально сказала:

— Как будто слияние с расой означает бедствие. Но он говорил, что мог чувствовать в себе темные, чужие, бесчеловечные понукания, которые он должен отбросить возвращением источника благопристойности — жизненной силы людей. Если его страхи были справедливыми, если он становился более греховным, тогда то, что мы сейчас видим, — не бедствие, а перерождение надежды. Я могу сказать себе, что все, чего Пта желал, я могу теперь видеть в тебе. Подспудное знание, что есть правда, что грех не будет процветать, возможность приспособиться и ударить врага его собственным оружием и не потерять ничего, что будет добротой. Не терпеть порока, не уменьшать честных устремлений.