Настоящая фантастика – 2012 (сборник) - Андрей Бочаров

– Так вот для чего тебе свечи, – торговец резко отдернул руку и воровато оглянулся. Росток тут же скукожился и почернел. В мгновение ока сочащийся сгусток гнили был упрятан в тайник. Крышка встала на место.

– Что… что это значит?

– Это значит, что мы договоримся. Я отдам тебе свечу в обмен на одну услугу.

– Чего ты хочешь?

– Вот, – торговец отодрал от хвоста чешуйку и протянул покупателю. Тот повертел матовую пластинку в пальцах. На хитиновой поверхности медленно проступил чернильный знак «птар», похожий на птицу с треугольным хвостом.

– Там, куда ты пойдешь, это поможет тебе вспомнить. Расскажи обо мне первому торговцу, которого встретишь на пути.

– Зачем тебе это?

– Не ты один желаешь уйти отсюда.

– Хорошо, я запомню, – клиент спрятал сверток под плащ и собрался уходить, но торговец схватил его за руку.

– Запомни еще вот что: Серые – глупы, древний – одинок, вышняя – похотлива.

– Что это?

– Просто запомни, и все. Это должно помочь.

По дороге к Краю он встретил Шляпницу. Она выплыла из-за немой колокольни. Здоровенная, словно дом, и несчастная, словно тысяча вдов. Синие слезы струились из ее тусклых близоруких глаз, тонкими струйками поднимались на лоб, смешивались со слизью на огромной плоской голове и затем устремлялись вниз шипящим кислотным душем. Малые из тех, что слонялись по улицам, бросились наутек. Резвым удалось спастись. Прочие остались лежать израненные. Великанша достала из ридикюля монокль и, близоруко щурясь, принялась подбирать с земли вопящих от боли малых. Одна за другой маленькие фигурки, размягченные кислотой, скрывались в черной трещине плямкающего беззубого рта. Вскоре все, кто лежал на мостовой, были съедены. Старуха убрала монокль, промокнула окровавленный рот платком и вновь извергла потоки слез. Она все еще была голодна. Шляпница – самая незначительная из Больших и все же гораздо опаснее, чем любой малый. Покупатель в плаще не стал дожидаться, пока едкая жижа доберется до него, приподнял крышку ближайшего люка и спрыгнул вниз.

Под городом была вотчина частей. Мешанина из конечностей и органов пребывала в вечном движении и постоянно испытывала голод. Большую часть времени она прекрасно справлялась, пожирая сама себя, но когда что-нибудь случайно падало сверху, части торопились насытиться редким деликатесом.

Бушующая волна рук, глаз, клешней накатила, стиснула со всех сторон. Он не стал бороться, сразу произнес формулу, которую знал с рождения.

– На крови замешен, на костях толчен, в печи обожжен. Я хозяин на час и жертва навеки. Расступитесь!

Части прянули в стороны, словно их ошпарили. Он не ждал такой покорности. Подумал: примени он формулу к торговцу, отдал бы тот свечи без разговоров и условий? Однако времени на размышление не было. Слезы Шляпницы начали просачиваться вниз.

Город на краю Стола казался больным и каким-то недоработанным, ущербным. Здесь давно никто не жил, а главное – не умирал. Кровь малых хорошо питала центральные районы, и дома там выглядели ухоженными, хотя за ними и не думали следить. А здесь: стены в трещинах, кривятся дверные проемы, на крышах и заборах угнездился черный плющ. Вдобавок ко всему принялся накрапывать мелкий холодный дождик. Еще несколько шагов, и улица кончилась. Впереди виднелся неровный край обрыва. Далеко внизу исходила ядовитым паром Равнина. В желтом тумане что-то двигалось, плакало и вздыхало.

Он скинул плащ, оставшись обнаженным. Медленно принялся цедить верные слова. Его кожа отозвалась. Нанесенные загодя татуировки налились тугой жгучей силой. Линии, углы и окружности раздались в стороны, увлекая за собой сотрясаемое дрожью тело. Он расширился, надуваясь, приближаясь к правильной форме, и только тогда воспользовался свечой. Восковой цилиндрик выстрелил жалом лилового пламени. То, что было спрятано в груди, задрожало, отзываясь, и тогда он сказал последнее слово, самое сильное из тех, что знал. В тот же миг его ступни расстались с холодными камнями Безнадеги.

Он уже поднялся высоко, когда внизу заворочался Дед. Содрогнулись здания, улицы утратили свои очертания. Вервия и гвозди, деревянные и железные балки со стоном покидали отведенные им места, выстраиваясь в ряды, сплетаясь и склеиваясь, они формировали каркас чудовищной суставчатой руки. Из разверзстой клоаки канализации выплеснулись части. Они обволакивали нагромождения мусора, превращаясь в подобие кожи. Конечность все удлинялась, тянулась за беглецом, а внизу обнажились жерла огромных печей, из которых он некогда вышел под дождь. Яростное рыжее пламя рвалось из этих страшных пылающих глаз. Даже на такой высоте он ощущал жар Дедова гнева. Скрип и скрежет звучали повсюду. Город потянулся изо всех сил, тщась схватить ускользающую жертву. Скрюченные пальцы исполина прошлись совсем близко, и он успел заметить копошение частей и вплавленных в материю Деда малых. Тысячи глаз уставились на него. Где-то среди них – торговец.

«Помни меня!» – был ли крик на самом деле? Или это игра воображения?

Дед оплошал. Не сумел достать беглеца, и теперь тот парил над равниной. Большие внизу разразились горестными воплями. Они так долго ждали этого пира. И вот жертва навек не состоится. Не будет эпохи радости и процветания, и небеса из серых не станут золотыми. Стол и Равнина будут стареть, растворяясь в собственной желчи.

На горестные вопли тварей из серых туч спустилась Бабба.

Он ни разу не видел ее до этого. Только слышал страшные легенды о чудовище, сторожащем небо. Бабба походила на гигантский бутон цветка, лепестки которого выполнены из зазубренных стальных лезвий, а сердцевина поросла костяными клювами, клешнями и крючьями. Она рванулась к нему, огромная и смертоносная. Тогда Беглец поднял свечу повыше и принялся мочиться на нее. Жидкость его тела, достигнув пламени Иирда, обратилась густым паром. Облако все увеличивалось, и Бабба потеряла свою жертву в этой завесе. А он поднялся еще выше. Туда, где небо вытягивалось воронками и раскачивалось, словно трава. Торговец не обманул. Свеча горела все так же ровно. Он повернул ее таким образом, чтобы достичь одной из воронок. Внизу раздался яростный клекот. Это Бабба наконец обнаружила беглеца. Она рванулась изо всех сил, превзошла себя в скорости, но не успела. Шар его тела уже погрузился в воронку. Неистовый ветер возносил беглеца все выше и выше. Внизу затихал обиженный шепот Равнины и тоскливый скрип Стола. Он покинул Безнадегу.

Беглец вынырнул из облаков и оказался в странном туманном пространстве. Его наполняли огромные извитые плети. Не то щупальца, не то окаменевшие змеи. Вскоре стало светлее. Оказалось, что он плывет среди огромных корней. Ажурный лабиринт простирался во всех направлениях. Казалось, что ему нет конца. Безбрежная тишь окутала беглеца.