Дюма - Максим Чертанов

Обстоятельность его поражает воображение. Написал слово «царь» — на двух страницах этимология слова со ссылками на источники. Дал обзор российской журналистики с указанием тиражей, типографий, направлений, авторов. Объяснил, чем дворники отличаются от портье и консьержей, а караульные от полицейских. Увидел в лавке скопца — привел исследование о скопчестве. Виды описывал не приблизительно — «ах, белые ночи» — а точно: «Прямо перед балконом — набережная, от нее вниз на берег реки ведут две большие гранитные лестницы с 50-футовым флагштоком… За дебаркадером, омывая его своими водами, — медленная Нева; она в 8–10 раз шире Сены в Париже у моста Искусств; река усеяна судами под полощущимися на ветру длинными красными вымпелами, что нагружены еловым строевым и дровяным лесом, идущим из центра России по внутренним каналам работы Петра Великого. Эти суда никогда не возвращаются туда, откуда прибыли; построенные для доставки леса, они продаются вместе с лесом, разбираемые потом и сжигаемые как дрова». Ярмарка на Волге — когда основали, всё с цифрами, какие товары, откуда, на какие суммы. Геология: «Приняв Каму, река Волга становится шире, и появляются острова; левый берег остается низким, тогда как правый, неровный, начиная от Нижнего, поднимается до высоты 400 футов; он сложен из горшечной глины, аспида (кровельных сланцев), известняков и песчаников без единой скалы». О почте: «У каждого начальника почты, сверх того, постоянно находится на столе опечатанная, скрепленная восковой печатью округа, почтовая книга от корешка на шнуре, перерезать который ему недвусмысленно запрещено. Он лишается аттестата, если восковая печать сломана, и starosta не приводит достаточно доводов к ее нарушению». Этнография: «Киргизы вовсе не коренные жители, они — выходцы из Туркестана и, видимо, являются уроженцами Китая… Прежде здесь жили калмыки, которые занимали всю степь между Волгой и Уралом… Теперь о том, почему случилась миграция. Наиболее возможная причина: методическое ограничение власти вождя и свободы людей, практикуемое русским правительством…»

Упрек: все эти сведения взяты из книг и газет. Позвольте, а он, что ли, должен был придумывать их? Разумеется, он работал на основе устных рассказов и письменных источников, сразу по приезде в Петербург побежал в книжный магазин Дюфура, читал Карамзина… «Из Парижа в Астрахань» — краткий курс истории России со всеми убийствами и переворотами, о которых нам запрещалось писать и читать. Тютчев — жене 6 августа 1858 года: «Я грубо прерван приходом курьера, посланного министром Ковалевским с очень спешным письмом, в котором он просит меня убедиться, наш ли цензурный комитет пропустил некий номер журнала, издаваемого Дюма и называемого „Монте-Кристо“. Как раз я вчера узнал случайно в Петергофе от княгини Салтыковой о существовании этого номера, содержащего, по-видимому, довольно нескромные подробности о русском дворе…» Речь там шла об уничтожении завещания Екатерины II, отдавшей престол внуку; то была государственная тайна. Безумства Павла, усмирение Стрелецкого бунта, фаворитство Бирона — конечно, на диссертацию книга Дюма не тянет, но грубых ошибок он не допускал, а если рассказывал байку, то и говорил, что это байка. Нравились ему, естественно, Петр I: «страшно помыслить, где была бы Россия, если бы наследники Петра разделяли прогрессивные идеи этого гениального человека», более или менее Екатерина II; Александр I — «добрый, тонкий, несчастный человек». Об остальных хорошего сказать нечего.

Что он тыкал нас носом в нашу историю — полбеды; ужасным казалось то, что он писал о нас вообще. Гулянья: «русские — более чем привидения: призраки; с серьезным видом идут они рядом друг с другом или друг за другом и идут ни грустные, ни радостные, не позволяя себе ни слова, ни жеста». «Бедный народ! Не привычка ли к рабству воспитала в тебе бессловесность? Ну говори, ну пой, ну читай, будь жизнерадостным! Ты свободен сегодня. Да, я это понимаю, тебе остается приобрести привычку к свободе… Чтобы верить во что-то, нужно это что-то знать, а русский крестьянин не знает, что такое свобода».

Он составил своеобразный русский словарь. Леса, возведенные для реставрации колокольни Петра и Павла: «Вот уж год, как подняты эти леса, и стоять им еще и год, и два, и, может быть, три года. Это в России называют un frais — дойная корова. Дойная корова — это злоупотребление. В русском языке нет слов, чтобы перевести наше распространенное выражение — „arr“; „ter les frais“ — положить конец ненужным расходам. В России издержки такого рода не переводятся вообще: появляются новые или продолжают накручиваться прежние». «Эти два су раздули до 1500 рублей. Это и есть то, что называют un frais — приписки, очковтирательство». «В России всем заправляет чин. Чин — перевод французского слова „ранг“. Только в России ранг не зарабатывается, он приобретается; мужчины там служат в соответствии с чином, а не личными достоинствами. По словам одного русского, чин еще и оранжерея для интриганов и жуликов». «Когда же в России недовольны каким-нибудь полковником, его производят в генералы. А как там орудуют полковники, вы сейчас увидите; это делается довольно легко и без греха, как говорят в России, чтобы все фокусы или маневры не выглядели вооруженным грабежом». Откаты: «Официальные цены обсуждаются между полковником и властями. Власти выдают свидетельства, по которым полковникам возмещают затраты. Цены завышают; власти получают треть, полковники — две трети прибытка. И все это скрывают от императора, дабы не огорчать его величество… Не огорчать хозяина, такова самая большая озабоченность русского человека — от крепостного до премьер-министра». «Филантропические заведения главным образом ориентированы на то, чтобы дать возможность жить определенному количеству служащих. Те же, для кого приюты созданы, попадают туда только потом, а бывает, совсем не попадают. Ничего! Заведение существует; это все, что нужно». «Что такое русское духовенство, известно — коррупция, развращающая человека, но коррупция с гордо поднятой головой, при почтенной бороде и в роскошных одеждах». «Самая типичная история за время моего путешествия: пожарные тушат дом. За водой надо бегать за полверсты к пруду. На мое предложение организовать цепочку начальник пожарной дружины объясняет, что это не предусмотрено законами…»

«Россия — громадный фасад. Но никто не занимается тем, что находится за фасадом. Тот, кто пытается заглянуть за фасад, напоминает кошку, которая впервые увидела себя в зеркале и заходит за него, в надежде найти вторую кошку с другой стороны. И что забавно, в России — стране злоупотреблений — все, начиная императором и кончая дворником, хотят с ними покончить. Все говорят о злоупотреблениях, все знают о них, анализируют их и сожалеют о них… Но едва касаются какого-нибудь злоупотребления в России, знаете, кто поднимает крик? Те, кого задели? Нет, это было бы слишком неуклюже. Вопят те, кого еще не тронули, но кто боится, что наступит их черед». «Неслыханно то, что звучит в рассказах самих русских о хищениях, которые совершаются в администрациях… Все знают о кражах и ворах, однако и жулики продолжают воровать, и кражи становятся все более громкими. Единственный, кто якобы не знает ни о кражах, ни о ворах, это — император». «Но ведь есть же законы против злоупотреблений? О да. Спросите, что делает местная полиция, ispravnik. Исправник „II touche la dome du vol“ — берет. Да, эти злоупотребления запрещены законом. Но вещь, о которой нужно не говорить, а кричать, — это то, что закон в России в руках чиновников, которые получают жалованье не за соблюдение закона, но за торговлю им». «Мы говорили о трудностях изживания злоупотреблений в России: только тронь одного из виновных, остальные начинают с негодованием кричать в защиту. В России злоупотребления святой ковчег: кто заденет его, тому несдобровать». Да неужели?!