Волк с Уолл-стрит - Белфорт Джордан

– В отеле «Четыре сезона» кто-то в последнюю минуту отказался от номера. Превосходный отель, как раз в вашем вкусе. К сожалению, стоимость…

– Мы согласны! – перебил я.

– Очень хорошо, – кивнул управляющий. – У ворот отеля вас ожидает «роллс-ройс». Насколько я слышал, в «Четырех сезонах» отличный спа-клуб; возможно, после всего, через что вам пришлось пройти, массаж придется как нельзя кстати.

Я кивнул – и через два часа я уже лежал ничком на массажном столе в президентском номере отеля «Четыре сезона». С балкона открывался великолепный вид на Гайд-парк, где как раз начался концерт.

Мои гости в это время носились по Лондону, охапками скупая одежду; Джанет пыталась забронировать нам перелет на «Конкорде», а моя невероятная Герцогиня, стоя под душем, распевала в полный голос, пытаясь составить конкуренцию Эрику Клэптону.

Я любил свою невероятную Герцогиню. Уже в который раз она доказала, что во всех ситуациях остается верна себе – даже в самых критических. Она была настоящим бойцом – равной мне во всем. Она могла бестрепетно смотреть в лицо смерти, и не просто смотреть, а с улыбкой на красивых губах, которые я так любил.

Наверное, по этой причине мне было сложно справиться с эрекцией – а попробовали бы вы, да еще когда вас месит, как тесто, здоровенный эфиоп-массажист. Конечно, я понимал, что это неправильно – до такой степени возбуждаться от массажа, да еще в тот момент, когда моя жена беззаботно распевает в душе в двух шагах от меня. И тем не менее… в сущности, какая разница, от чего возбуждаться – от прикосновения чужих рук или своей собственной?

Хмм… Эта мысль подействовала на меня успокаивающе и помогла продержаться до конца массажа. А на следующий день я уже был у себя в Олд-Бруквилле, готовый вновь окунуться в привычную жизнь Богатых и Никчемных.

Глава 35

Буря перед бурей

Апрель 1997

Трудно поверить, но спустя девять месяцев после того, как моя яхта пошла ко дну, я медленно, но верно продолжал жить как жил. В своем стремлении разрушить свою жизнь мне удалось придумать хитроумный способ – и довольно логичный, нужно сказать, – подняться на новый уровень саморазрушения. Я просто перешел с таблеток на кокаин. Настало время перемен, думал я, – и сказать по правде, я был уже сыт всем этим по горло. Мне осточертело, что я либо несу какой-то бред, либо засыпаю в самой неподходящей обстановке.

Поэтому, изменив привычке начинать свой день с кваалюда и кофе со льдом, я взбадривал себя щепоткой боливийского белого порошка, тщательно следя за тем, чтобы разделить дозу точно поровну: половина – в одну ноздрю, половина – в другую. Я словно боялся, что одна часть моего мозга пострадает больше, чем другая. О да, это был поистине Завтрак для Чемпионов! Завершали этот завтрак три миллиграмма ксанакса – просто для того, чтобы справиться с паранойей, неизбежным следствием подобной диеты. А на десерт – и это при том, что я уже полностью избавился от болей в спине, – я обычно вмазывал сорок пять миллиграммов морфина, исключительно потому, что кокс и опиаты удивительно удачно дополняют друг друга. И потом, если масса докторов прописывали мне морфин, значит, ничего дурного в нем нет. И почему тогда я должен отказывать себе в этом удовольствии?

Как бы там ни было, за час до ланча я заглатывал первую дозу кваалюда – четыре таблетки, за которыми следовал еще грамм кокса, чтобы справиться с навалившейся усталостью. Правда, я по-прежнему не мог отказаться от привычки глотать по двадцать таблеток кваалюда в день, зато теперь я, по крайней мере, использовал их, так сказать, более здоровым и продуктивным способом – исключительно как противовес коксу.

Это была гениальная система, и он идеально работала… до поры до времени. Но, как и всегда, в бочке меда нашлась и ложка дегтя: теперь я спал не более трех часов в неделю, и к середине апреля благодаря этому превратился в законченного параноика. Дело дошло до того, что я под кайфом пару раз пальнул в сторону нашего молочника из дробовика. Конечно же, думал я в тот момент, молочник раззвонит на всю округу, что Волк с Уолл-стрит не из тех, кто любит шутить, он храбрец, и он вооружен и готов ко всему – Волк даст отпор любому, у кого хватит наглости вторгнуться на его территорию, – даже если его охранники хлопают ушами.

Вот так все и шло – до середины сентября, когда брокерская фирма «Стрэттон» внезапно была закрыта. По странной иронии судьбы, виноваты в этом были не федералы, которые давно точили зуб на «Стрэттон», а самодовольные тупицы из Национальной ассоциации биржевых дилеров. Они исключили «Стрэттон» из реестра, обвинив компанию в махинациях с ценными бумагами и многочисленных нарушениях торговой практики. В конце концов от «Стрэттон» все стали шарахаться, как от чумы, а с точки зрения юридической это был последний гвоздь в гроб компании. Членство в Ассоциации было необходимым условием для продажи ценных бумаг за пределы штата – вылетев из Ассоциации, можно было ставить крест на любом бизнесе. Поэтому Дэнни, скрепя сердце, был вынужден закрыть фирму и распустить служащих. Эра процветания, длившаяся целых восемь лет, подошла к концу. Как вы, наверное, помните, я хотя и не был до конца в этом уверен, но подозревал, что нечто подобное однажды произойдет.

«Билтмор» и «Монро Паркер» по-прежнему крепко стояли на ногах – и все так же отстегивали мне по миллиону за каждую сделку, – хотя приходилось учитывать возможность того, что владельцы (за исключением Алана Липски) в один прекрасный день сговорятся выступить против меня. Как и когда это произойдет, я, конечно, не знал, но такова уж природа заговоров, особенно когда заговорщики – твои ближайшие друзья.

В отличие от них, Стив Мэдден ужеплел против меня заговор. Отношения между нами окончательно испортились – по словам Стива, исключительно по моей вине, поскольку, мол, я являлся в офис обдолбанный, а его это бесило. На что я неизменно посылал его на хрен, напоминая, что, не будь меня, этот самодовольный засранец до сих пор торговал бы башмаками из багажника своей развалюхи. Так это или нет, но акции его нынче продавались по тринадцать баксов, и недалек был тот день, когда они будут стоить двадцать.

Число фирменных магазинов выросло до восемнадцати, а поставки в наши корнеры в универмагах были предоплачены на два года вперед. Оставалось гадать, что Стив думает обо мне – человеке, которому принадлежит восемьдесят пять процентов акций его компании и который вот уже четыре года контролировал их стоимость. Теперь, когда «Стрэттон» ушел с рынка, удерживать цену его акций я больше не мог. Стоимость «Стив Мэдден Шуз» определялась спросом и предложением – росла и падала в соответствии с финансовым положением самой компании, а не в результате деятельности той брокерской фирмы, которая ее представляла. Что же до Сапожника, то он был просто обязанстроить против меня козни. Да, это правда: я действительно приходил в офис под кайфом, и это было нехорошо, однако вряд ли это можно считать достаточным основанием, чтобы выдавить меня из фирмы, а заодно и прикарманить принадлежавший мне пакет акций. Но мог ли я что-то предпринять, чтобы ему помешать?