История Льва - Микита Франко

- А почему мы внезапно должны начать предохраняться?

- Потому что… – Слава замялся, посмотрев ему в глаза. И сказал, как показалось Льву, первое, что пришло в голову: – Потому что ты теперь врач и контактируешь с биологическими жидкостями незнакомых людей.

Почувствовав, что ему врут, Лев начал злиться и язвить:

- Интересные у тебя представления о том, как я с ними контактирую.

- Всякое бывает, - пожал плечами Слава.

Лев смотрел на него со строгим прищуром, надеясь, что Слава взглянет в ответ. И он это сделал. Поднял глаза и, словно врезавшись в него, неожиданно взбрыкнулся:

- В чём ты меня подозреваешь?! – закричал он. – У моей сестры рак! Ты считаешь, у меня есть время на измены?!

- Я не сказал, что в чём-то тебя подозреваю, - мягко ответил Лев.

- Но ты так смотришь!..

«Да я не тебя подозреваю!» - мысленно кричал Лев, боясь высказать свои догадки напрямую. А если он не прав? Стоит ли грузить такими домыслами и без того вымотанного Славу? А если он прав? Что… Что тогда делать?

Много позже он поймёт, что от постыдного страха столкнуться с действительностью, он так и не спросил того, о чём догадался почти мгновенно. Он сознательно решил поверить в его ложь.

- Ты бы рассказал мне, если бы случилось что-то плохое? – спросил он.

- Я бы рассказал, – соврал Слава.

Сладкая успокаивающая ложь. Лев был почти благодарен за неё. Он не знал, как решать одномоментно столько проблем – как будто одного рака им было недостаточно.

Лев и Слава [70-71]

Забыть об их разговоре, закрыть глаза на факты и жить так, как будто ничего не случилось, он тоже не смог. Ему нужно было убедиться, что действительно ничего не случилось – поверить на слово оказалось труднее, чем выглядело на первый взгляд.

Он злился – и на себя, и на Артура. Если тот обидел Славу – (Обидел! Слово какое дурацкое, детское, как будто речь о глупостях) – Лев должен с этим что-то сделать. Но он не знал ничего наверняка, а мысль подойти к Славе и спросить в лоб: «Слушай, а тебя случайно не изнасиловали?» казалась ему безумной. Как вообще можно о таком заговорить? И, может, у него искаженное восприятие, потому что он сам… такой. Потому что он сделал это с Яковом. И теперь ему кажется, что другие тоже на такое способны — он просто видит то, чего нет.

Когда Слава ушел к Юле, Лев сел за компьютер (это был Славин компьютер – он принёс его недавно, когда стал проводить больше времени у Льва) и зашёл в интернет. Долго думал, как сформулировать свой запрос поисковику: если вводил «симптомы изнасилования», то попадал на статьи с медицинским освидетельствованием жертв, а он хотел прочитать не об этом. Ему нужны были другие симптомы: те, что видно без специальных «освидетельствований».

В университете был такой предмет – медицинская психология – где объясняли, что у болезни, особенно тяжелой, могут быть не только физические симптомы, но и психологические: тревога, кошмары, страх принятия смерти. Он искал такого же и, добавив в поисковую строку слово «психологические» – нашёл. В списке психологических последствий изнасилования оказались и тревога, и страх, и кошмары и чего только не было – от потери сексуального интереса до потери памяти. Лев повторил полный список про себя, постарался его запомнить, удалил историю посещений за последний час и выключил компьютер. Решил, что будет присматриваться.

Пристальное наблюдение длилось неделю – Лев успел почувствовать себя сумасшедшим ученым, фиксирующим повадки диковинного существа. Только он их не записывал – слишком уж было бы заметно, следи он за Славой с блокнотом в руках, – а как бы мысленно ставил галочки напротив симптомов: это подходит, а это не подходит.

Нарушение сна – не подходит.

Отсутствие аппетита – не подходит.

Потеря сексуального интереса – не подходит (а симптома, связанного с внезапным использованием презервативов, в том списке не было).

Страхи, тревога и кошмары – вопросительный знак. Слава не показывал ничего такого ни прямо, ни косвенно, просыпался в хорошем настроении, шутил и смеялся над шутками – в целом, вёл себя, как обычно.

Единственный признак, напротив которого Лев уверенно поставил галочку – внезапные вспышки злости и раздражения. Но эти вспышки за последние полгода стали их новой нормой – теперь уже и нельзя наверняка сказать, с чем они связаны: с Юлей или с Артуром.

Когда на днях позвонила Катя, чтобы поинтересоваться новостями о Юле (теперь все его друзья интересовались новостями о Юле больше, чем о нём самом), Лев, уже заканчивая разговор, вдруг остановил Катю. Быстро попросил:

- Не клади трубку!

И, убедившись, что та всё ещё находится на линии, спросил:

- Ты ещё общаешься с Яковом?

- Да, - удивленно ответила она.

Он сам удивился. Он не планировал о нём спрашивать, но чем больше погружался в тему насилия, тем сильнее его мучали навязчивые мысли о Якове: неужели где-то на свете живёт человек, для которого он стал кошмаром и худшим в жизни воспоминанием? Может, Яков тоже не мог пять лет заниматься сексом? Может, он тоже боялся об этом кому-то рассказать? Может, какой-то парень на другом континенте слушал эту историю на английском и злился на Льва, и мечтал его убить? А может, не было никакого парня? Может, у Якова больше никогда никакого парня не будет? А вдруг это случилось со Славой, потому что… потому что такова жизнь? И рано или поздно жизнь заставит тебя платить по счетам.

В таком случае, с него взяли с процентами.

- Можешь рассказать, как он? – негромко попросил Лев.

Катя долго молчала, прежде чем ответить:

- Нет.

Это звучало справедливо, но Лев всё равно уточнил:

- Почему?

- Я не думаю, что Яков хотел бы, чтобы я тебе о нём рассказывала.

- Ладно, - согласился Лев. – Просто скажи… Его это… то, что у нас случилось тогда… его это сильно…

Он хотел сказать «травмировало», потому что именно это слово звучало в многочисленных статьях о сексуальном насилии, но не смог. Оно казалось ему непроизносимым.

Катя поняла его и так. Сказала:

- Да, Лев. Сильно.

Он, выдохнув, быстро попрощался и бросил трубку. Опустился на кровать, закрывая лицо руками и с силой надавливая на глаза – до тех пор, пока в темноте