Крещение - Иван Акулов

— Хорошо бы нанести удар на Горшечное, во фланг противнику, а не против острия его клина, где у немцев сосредоточено более трехсот танков.

Телефон умолк. Кто-то сказал, что разговор окончен. Голиков и без того знал, что Сталин ушел от телефона, сказав все, что не подлежит никакому обсуждению.Отход был запрещен. Надлежало наращивать удары по врагу. Но как это сделать, если войска фронта выбиты с основных позиций, перемешались, со штабом Ударной армии совсем нет связи?В этой сложной обстановке Голиков ни на минуту не оставлял работы по укреплению подступов к Воронежу, верно предвидя, что за город в ближайшее время развернется жестокое сражение.Ночью командующему позвонил начальник Генерального штаба Василевский и говорил с ним совсем сердито, резко обнажая те изъяны штаба фронта, которых боялся сам Голиков:

— Ставка недовольна тем, что у вас танковые войска перестали быть ударной силой и перешли на метод боевых действий пехоты. Катуков, командир Первого танкового корпуса, вместо быстрого уничтожения пехоты противника в течение суток занимается окружением двух полков, а вы, по-видимому, это поощряете; второй пример — с шестнадцатым танковым корпусом, который занят обороной своих флангов. А где танки? Разве так должны действовать танковые соединения? Вам необходимо взять покрепче их в свои руки, ставить им конкретные задачи, присущие танковым корпусам, и категорически требовать их выполнения. И последнее. Верховный разрешил отвести войска на рубеж Ястребовка, Панки.

Закончив разговор с Василевским, Голиков потребовал оперативную карту и увидел: Ястребовка уже взята немцами.В штабе фронта понимали, что спасительный приказ на отход получен поздно и наши войска не смогут оторваться от противника, тем не менее командиры штаба на специальных самолетах По-2 разыскивали по лесистым балкам и буеракам штабы частей и тем, кого находили, вручали приказ на отход. Многие командиры с горечью читали запоздавший документ и видели единственное утешение в том, что немногие живые и бесчисленные мертвые до конца выполнили свой долг.По сумеркам уже, с опозданием часов на десять, оказался этот приказ и в Камской дивизии, которую немцы за минувший день основательно потрепали в районе глиняного карьера.В расположение тылов тринадцатого полка сел поврежденный фашистским истребителем наш «кукурузник». Капитан, сидевший в задней кабине, был убит, а раненный в грудь летчик не смог расстегнуть привязных ремней и сгорел бы, не окажись поблизости солдат арт— снабжения: они успели вытащить людей, а самолет сгорел на глазах скоротечным пламенем. Летчик, уже синюшный от потери крови, передал солдатам, что с капитаном должен быть важный и срочный пакет, и пакет действительно нашли — только уже он не был ни важным, ни срочным.Если бы на полсуток раньше!Немцы, наращивая атаки на подступах к Дону, на северном крыле своей наступающей группировки ввели в бой две танковые дивизии и моторизованную дивизию СС «Великая Германия», которая наносила главный удар через Мигуново, Лапы и Крутое на Землянск и Воронеж. Беря во внимание, что оборона русских была взломана на всю глубину, немцы, безусловно, рассчитывали оставшиеся какие-то шестьдесят километров до Дона преодолеть одним броском. Всю силу этого мощного бронированного клина должны были принять на себя оборонявшая Мигуново бригада морской пехоты, только что прибывшая на передовую, все еще сравнительно уцелевшая Камская дивизия и другие разрозненные части Ударной армии. Поддерживали их недоукомплектованный танковый корпус, три полка противотанковой артиллерии и несколько дивизионов «катюш». Всю группу войск взял под свое командование генерал Березов.Наши части залегли в оборону на невыгодных рубежах по левому берегу Олыма. За ночь пехота и артиллеристы должны были закопаться в землю, отрыть огневые позиции и провести пристрелку целей.Генерал Березов мог еще под горячую руку перебросить часть своей армии через Олым и там, заслонившись водной преградой, на высоком берегу поставить надежную оборону. Однако он не рискнул ослушаться приказа и, оценив обстановку, нашел ее даже благоприятной.Воспитанный в духе натиска и перехвата инициативы, генерал Березов исповедовал одну истину: самая лучшая оборона — наступление. Учтя наличие сил и подвижных средств, открытую и годную для маневров местность, нестабильность немецких позиций, он убежденно решил, что с ходу выйдет на старую оборону. Командирам всех степеней был немедленно отдан приказ к рассвету быть готовыми к наступлению. Удалось связаться Ударной армии с правым соседом, который обещал поддержать ее действия.В полночь командующий созвал последнее совещание, чтобы ознакомить командиров с приказом.Командный пункт Березова находился в роще, где совсем недавно дислоцировался армейский запасной полк. Под зеленым и сырым навесом старых и молодых дубов запасники во множестве нарыли землянок с двускатным сливом, жердяными нарами и низкими оконцами, затянутыми тусклыми противоипритными накидками. Землянка командующего была перекрыта двойным комлистым накатником, а внутри оплетена лозой, за которой бегали мыши, осыпая сухую глину. На полу лежали втоптанные в землю лыковые плетенки. Под потолком горела ярким накалом лампочка от аккумулятора.На дворе шел теплый наседливый дождь и пошумливал ветер. Прочные бумажные пленки в окнах испуганно вздувались и хлопали, когда налетал ветер. Хлопали они и от близких взрывов и если кто-то рывком отворял легкую фанерную дверь землянки.Генерал Березов с наглаженными стрелками на брюках и рукавах гимнастерки, в начищенных сапогах ходил по плетенкам на своих сильных, упруго-гнутых ногах и вертел перед собой некрупным, добела сжатым кулаком:

— Я решил выйти на рубежи прежней обороны. Танкам сопровождать пехоту огнем и колесами на всю глубину наступления. Время готовности — четыре пятнадцать. Полковнику Заварухину в три ноль-ноль провести разведку боем силою полка. И быть готовым поддержать успех полка атакой всей дивизии, не дожидаясь сигнала общей атаки. Товарищи командиры, по местам!

Поднимая капюшоны задубевших от влаги плащей, командиры стали выходить из землянки. Генерал, щуря глаза, строго молчал, и с ним никто не решался заговорить.Однако полковник Заварухин, получивший особую задачу, не мог уйти от командующего, не выяснив, кто и как будет поддерживать его полк в разведке: ведь разведка-то не простая — боем.

— Рассчитывайте на свои приданные средства, полковник, но хорошо пойдете — включим артиллерию резерва. Что у вас, опять сомнения?

Заварухин поглядел на генерала и первый раз увидел, что у того маленькие острые уши, плотно прижатые к черепу.

— Виноват, товарищ генерал, но наступлению сейчас я бы предпочел оборону.

— Нам не дано право выбора. И вообще, полковник… — начал было генерал, но вовремя осекся и смягчился голосом: — Ты и так по сравнению с ними, — он кивнул на дверь, которая только-только закрылась за командирами, — ты и так в эти дни увернулся от боев. Ушел.

— Я сохранил дивизию, товарищ генерал.

— За это спасибо, полковник. Однако… — Генерал, медлительно щурясь, взял со стола карандаш, пощелкал по выпуклым ногтям. — М-да. И недосуг, полковник, вмешиваться в твои дела, да придется. Извиняй. У тебя, помнится, есть такой майор Филипенко. Он здесь, на совещании, был?

— Был, товарищ генерал.

— А ну зови его!

— Товарищ командующий, я не хотел бы…

— Идите и позовите.

— Слушаюсь.

Березов, все так же щелкая по ногтям, передразнил полковника вслух:

— Он не хотел бы. По себе деревца рубишь, полковник.

Вернулся Заварухин, а из-за его спины вышагнул Филипенко, в коротком и тесном от сырости плаще и оттого казавшийся еще здоровее. Высокий, под самый накатник, подбросил руку:

— Майор Филипенко.

— Ты знаешь, майор, что полковник тебя посылает в разведку?

— Никак нет. Но готов.

Генерал отложил в сторону карандаш, оглядел крупную фигуру майора:

— Вот так и готов?

— Вот так и готов, товарищ генерал.

Березову явно понравился командир полка своими четкими, решительными ответами и дерзким взглядом загоревшихся глаз. И легче стало на душе командующего.

— Я надеюсь на тебя, майор. Иди, и всяческих тебе успехов.

— Слушаюсь, товарищ генерал! — И Филипенко с такой силой вскинул руку и так повернулся, что от него ударил ветер и заворошил на столе генерала бумаги.

— И ты, полковник, свободен. Перед началом я все— таки приеду к тебе. Пришли за мной провожатого.