Олимпио, или Жизнь Виктора Гюго - Андрэ Моруа

Гюго считали скупым, говорили, что на старости лет у него развилось пристрастие помещать каждый год часть своих доходов в банк. Для того чтобы судить об этом справедливо, необходимо учитывать два обстоятельства. Во-первых, кроме содержания своей семьи и Жюльетты Друэ, он много денег раздавал, чего вовсе не обязан был делать. Так, например, он в течение многих лет оказывал помощь изгнаннику Энне де Кеслеру, который все время жил не по средствам, и дело кончилось тем, что Гюго навсегда приютил Кеслера в своем "Отвиль-Хауз". Еженедельно он устраивал на Гернси превосходный обед для сорока детей. В его записных книжках мы найдем массу упоминаний о помощи нуждающимся.

"9 марта 1865 года. - Бульон, мясо, хлеб посланы Марии Грин и ее больному ребенку... 15 марта. - Посланы пеленки госпоже Освальд, которая только что родила... 28 марта. - Уголь для семьи О'Кьена... 8 апреля. Посланы простыни для Виктории Этас, родившей ребенка и не имеющей белья..."

Почти треть суммы, расходуемой на хозяйство, как правило, предназначалась для помощи бедным. Благодетельная скупость.

Следует иметь в виду и другое обстоятельство: он считал своим долгом накопить средства, чтобы обеспечить семью после своей смерти. Сыновья его мало зарабатывали, Адель ничего не имела. У Шарля 31 марта 1867 года родился сын Жорж. Ребенок умер 14 апреля 1868 года, но 16 августа 1868 года появился второй Жорж. Он выжил, за ним появилась сестра Жанна [Жорж-Шарль-Виктор-Леопольд Гюго родился в Брюсселе 16 августа 1868 г., умер в Париже 5 февраля 1925 г.; Леопольдина-Адель-Жанна Гюго родилась в Брюсселе 29 сентября 1869 г., умерла в Париже 30 ноября 1941 г. (прим.авт.)]

Виктор Гюго - сыну Шарлю:

"Я ломаю себе голову, как обеспечить будущее Жоржа и Жанны, поэтому я решительно не хочу тратить сверх того, что получаю. Как видишь, в голове стариков еще могут мелькать проблески разума".

Ему приходилось призывать своих близких к бережливости, так как они были склонны к расточительству.

Гюго - Шарлю и Франсуа-Виктору:

"Теперь поговорим о хозяйстве. Покупка вин обходится вам слишком дорого. В конце марта я уплатил за вино, посланное в Брюссель, 334 франка, а всего с октября - 978 франков, словом, на одно только вино уходит за год более 2000 франков. Сделайте отсюда вывод..."

Сверх того, что он давал своей жене и сыновьям, они брали еще у него в долг, и он иногда объявлял им финансовую амнистию.

Это не мешало госпоже Гюго прибегать к займам, чтобы помогать своим родственникам. Она была крайне снисходительна к своему зятю Полю Шене, бездарному художнику с подлой душонкой; ей хотелось порадовать бедняжку Деде, покинувшую родной дом. Сама она была серьезно больна. Уже на Джерси она вызывала беспокойство у своих близких, так как временами слепла на один глаз из-за воспаления сетчатой оболочки глаза. У нее бывали сердечные приступы, головокружения, и она чувствовала, что ей угрожает апоплексия.

Адиль Гюго - сестре Жюли:

"Ты еще не знаешь, что я написала завещание. Надо жить, постоянно помня о смерти, быть с нею на дружеской ноге. Моей дорогой тетушке Асселин я завещаю свадебный молитвенник Дидины". Виктор Гюго верил в то, что болезнь его жены не опасна. "Помните одно: маме больше всего необходим кровавый бифштекс и прекрасное вино", - писал он сыновьям.

Поистине радикальное средство при повышенном давлении.

Он сам хотел лечить ее на Гернси. Огюсту Вакери, который нежно о ней заботился, он писал: "Дорогой Огюст, передайте моей горячо любимой страдалице, что, если она не побоится совершить поездку по морю, Гернси примет ее с распростертыми объятиями. Ее чтица из Шофонтена [Жюльетта Друэ] будет читать ей, сколько она пожелает; Жюли сможет писать под ее диктовку, а я сделаю все возможное, чтоб развлечь и рассеять ее. Весна поможет ей, и здоровье восстановится..." Он был полон добрых намерений:

"Мои дорогие, любите меня все, так как я живу для вас и вами. Вы - моя жизнь, я и вдали от вас всегда с вами душой. Дорогая, любимая моя жена, как ласковы твои письма. Они, право, благоухают нежностью. Для меня твое письмо как цветок нашей лучезарной весны. О да, нам всем нужно соединиться. Крепко обнимаю вас..."

Тем временем сам Гюго трудился и творил. В 1866 году он опубликовал обширный роман "Труженики моря". Он любил гигантские здания, и ему хотелось рассматривать эту книгу как одну из глыб гигантского здания Ananke (судьбы, рока...). "Собор Парижской Богоматери" - ananke догматов; "Отверженные" - ananke законов; "Труженики моря" - ananke вещей, материи. Произведения отличались большими достоинствами. Виктор Гюго вложил сюда все знания, накопившиеся во время его жизни на архипелаге, об океане, о кораблях, о моряках, о туманах, о морских чудовищах, о скалах и бурях. Гернсийские нравы, местный фольклор, дома, посещаемые "привидениями", своеобразный французский язык англо-нормандцев - все это придало роману остроту и новизну.

Лето 1859 года он провел на острове Серк, где в обществе Жюльетты и Шарля наблюдал, как моряки взбирались на вершину отвесного утеса, видел в скалах пещеры контрабандистов, присматривался к спруту, которому предстояло сыграть столь драматическую роль в его романе. Описания штормов и бурь в его записной книжке должны были послужить материалом для книги, которая сначала называлась "Моряк Жильят". Самоубийство Жильята в финале романа предвосхищалось в следующей записи:

"Порт де Серк, 10 июня, одиннадцать часов утра.

Человек проскользнул между скалами. Зажатый в самой узкой части расщелины, он не смог выбраться и был вынужден оставаться в ней до прилива, который всегда затоплял расщелину. Ужасная смерть".

В течение всего своего пребывания на острове Гюго записывал сведения о катастрофах, в которых был повинен океан.

Если волны, скалы и морские чудовища были списаны в романе с натуры кистью великого художника, то действующие лица получились менее удачными. Некоторые из них словно сошли со страниц романов Дюма-отца или Эжена Сю, были среди них и опереточные контрабандисты и мелодраматические злодеи; что касается главных героев - Жильята и Дерюшетты, то они порождены своеобразной фантазией самого автора. Дерюшетта, юная невеста, идеальная и бессознательно жестокая девушка, Адель до измены, Адель, еще не ставшая Аделью, наивная мечта, не перестававшая занимать его воображение. Жильят благородная натура, подвергшаяся ударам рока, еще один призрак, тревоживший воображение Гюго. Со времени мансарды на улице Драгон он не переставал порождать своих униженных или протестующих героев. В итоге благодаря сочетанию гениальности и наивности книга оказалась новой, захватывающей и должна была иметь успех.