Папа, мама, я и Сталин - Марк Григорьевич Розовский

тот момент, когда у меня в гостях был Додик Плоткин.

Я. Кинорежиссер!

Мама. Это он себя выдавал за кинорежиссера, а на самом деле он был… был неизвестно кто. Делец, одним словом.

Плоткин. Вам привет от Кемперов!.. С кисточкой!

Я. Кемперы… Кто такие Кемперы?.. Я в детстве часто слышал эту фамилию в нашем доме.

Мама. Кемперы — это родственники дяди Самуила, нашего соседа по коммуналке, и одновременно родственники Владимира Коралли, мужа Клавдии Шульженко.

Я. Той самой?

Мама. А какой еще?.. Второй Клавдии Шульженко в мире нет и не было.

Звучит патефонная пластинка.

Голос Клавдии Шульженко исполняет песню «Записка», мелодию которой я помню с детства.

Мама. Однажды Клавдия Ивановна даже появилась у нас в полуподвале. То-то было событие. Все вылезли в коридор — смотреть на великую певицу у нас в коммуналке!.. А она прошествовала к выходной двери, и все ахнули: «Ну и шуба! Вот это шуба! Обалдеть!»

Плоткин. Это я к вам ее привел.

Я. Зачем?

Плоткин. Чтобы вас в квартире уважали!

А нас и так уважали в квартире.

Бабушка устроилась в какую-то артель по пошиву парашютов на дому. Работяга! Хромая к тому же. С пулей в ноге. И мама вкалывала — все это видели, — брала на ночь какие-то чертежи и горбилась, переводя их в копии, на станке, который сама же и придумала — под стекло ставилась яркая лампа, и мама, лихо наполняя тушью рейсфедер, аккуратно обводила освещенные снизу линии на огромных ватманах. Это была ее «халтура», но мама никогда не халтурила, делала эту свою допработу очень профессионально.

А бабушка… моя любимая бабушка круглые сутки или стояла у плиты, или шила… парашюты. Эти самые парашюты, помнится, загромождали всю нашу комнату — и мама шутила…

Мама. Мы в шелках, а могло бы — в мешках!

Парашютов было столько, что когда в Тушино после войны проводили авиапарады, мне казалось, что тысячи парашютистов, спускавшихся с небес на летное поле, обшивались лично у моей бабушки по адресу: Петровка, 26, квартира 50.

Звучит песенка «Челита» в исполнении Шульженко.

Плоткин. Потанцуем? (Мама не шелохнулась.) Марик, а ты танцуешь?.. Нет?.. Так ты уже большой, давай я тебя научу. Танго!..

Я. Этим он мне и запомнился. Первый учитель танцев. Которого я по глупости своей считал грузином.

Плоткин. Раз, два, три… раз, два, три… Шаг вбок, потом два назад или вперед., ну, делай, как я!.. Молодец, Марик!.. Хвалю за храбрость и чувство ритма!..

Мама. Додик, ты кончай баловство. Говори, зачем пришел, что тебе от меня нужно.

Плоткин. Сейчас-сейчас… Вот только дотанцуем!.. Раз, два, три… Раз, два, три!.. (Музыка закончилась.) А можно без Марика?

Мама. Марик, поди в угол, отвернись и постой там…

Плоткин. Э, ладно, пусть услышит, я ведь ничего такого не предлагаю.

Мама. Что ты предлагаешь, Дод?

Плоткин. Я не предлагаю, я прошу. И это просьба Кемперов, не только моя. И я… и мы… И Шульженко с Коралл и… мы все…

Мама (нетерпеливо). Ну?

Плоткин. Короче… есть камешки… мешочка два… ты не могла бы их спрятать у себя годика на два-три?.. Четыре лучше!

Мама. Я? Спрятать?

Плоткин. Ну, не спрятать, а взять на хранение, что ли… даже можешь годика два-три их и поносить. Если захочешь.

Мама. Я? Чужое?

Плоткин. Годика два-три оно будет твое… а потом отдашь. Ты же честная.

Мама. Кто тебе это сказал?

Плоткин. Кемперы. Они за тебя ручаются. Да и я знаю, что тебе можно любую плюху доверить. Ты ведь у нас кремень.

Мама. Я?.. Кремень?., с чего вы взяли?

Плоткин. Так… наблюдение ведем… уже несколько лет…

Мама. Нет, Додик, я не кремень. И я не возьму камешки.

Плоткин (зевая). А чего так?

Мама. Я боюсь, Дод.

Плоткин. Ты?.. А нам казалось, ты ничего не боишься.

Мама. Вы забыли об одном. Сема сидит.

Плоткин. И что?

Мама. Пока он не вышел, я не могу рисковать. Даже если риска один процент.

Плоткин. Будешь куковать?

Мама. Дод, у меня судьба такая. Если что-то может помешать его возвращению, я должна отказаться от всего. Пойми, я замерла в ожидании.

Плоткин. Именно замерла. А ты еще молодая, тебе надо жить.

Мама. Что ты имеешь в виду?

Плоткин. Тебе заплатят за услугу. Хорошо заплатят.

Пауза.

Мама. Нет.

Плоткин. Почему?

Мама. Потому что я уже сказала «нет».

Додик кусал губу.

Плоткин. Ты хорошая. Я тоже хороший. Почему бы двум хорошим людям…

Мама. Я уже сказала, «почему». Потому что Сема сидит.

Уходя, Додик остановился у двери.

Плоткин. Он сидит, как собака на сене. Такая женщина пропадает! (Ушел.)

Высвечивается Седов.

Седов. Что ты нашла в этих «еврейчиках»?!. Чем они тебя очаровывают?

Мама. Седов, уйди… И чтоб я тебя больше никогда в этой жизни не видела!

Высвечивается Плоткин.

Плоткин. Ты не хорошая. Ты — слишком хорошая. Он сидит, и ты сидишь. Вы оба сидите. Ждет она! Ну жди, жди… Никогда не дождешься!

Мама. Пошел вон, Плоткин!.. И передай привет Кемперам!

Чугунов. Разрешите вам преподнесть… Оп-ля! (Вручает маме портрет Сталина.)

Она тяжело садится на стул. Голос Шульженко с патефонной пластинки замолкает. Пластинка крутится, но крутится беззвучно.

Я. Разогнала!.. Папа, она всех вокруг себя разогнала.

У нее в мире были только ты да я… Мы двое определяли ее жизнь поминутно.

Отец. То же самое мог сказать и я: вы двое! Только вы двое.

Я. Ты должна была его понять. И простить.

Мама. А меня кто-нибудь понимал?

Я. Друзья, бабушка… У тебя был я, наконец. Хоть и маленький, но родной.

Мама. У него на первом месте были сестры, потом уж я… и ты!

Я. Ты тоже ревнуешь… но — зря!.. Зря!

Мама. Ничего не зря. Я знаю, что говорю. Я сходила с ума от разлуки с ним, а он мне не верил, и это меня обижало, даже оскорбляло.

Я. Он имел право ревновать, было у него такое право. Мама. Ему ревновать было не к кому.

Я. Мама, он мог к столбу ревновать… Вы были в неравном положении, ты могла войти в его положение, попытаться понять, КАК ему там одиноко…

Мама. А мне здесь было как?.. Не одиноко?

Я. Но тебя не стригли наголо, чтобы не завелись вши!., тебя не охраняли с вышки, ты не жрала баланду, и тебя не гнали этапом по Сибири!..

Мама. Мне было много хуже. Потому что я женщина, а он мужчина.

Я. Ты всегда чувствуешь свою