Выкупленная жизнь (СИ) - Натали Лавру

и с ней всё будет хорошо. Так что не накручивай. Что касается пикника, то предлагаю выехать в субботу утром. Я нашёл на карте небольшую живописную бухту, это будет отличное место для отдыха.

— Спасибо. Я вижу, что ты очень стараешься.

— Тогда настраивайся на положительный лад к выходным. Всё, мне уже пора собираться.

Максим в этот день встал к завтраку вялый, пожаловался на головную боль, я потрогала лоб: горячий. Пришлось сообщить учителю, что Максим заболел, и вызвать врача на дом. Весь день я не отходила от сына, ему было настолько тяжело, что он не мог есть и играть на компьютере. Однако до госпитализации дело не дошло, температуру удалось сбить подручными средствами, но всю неделю нам пришлось провести дома. Поездку на природу мы отменили.

Так получилось, что следом за Максимом заболела и я, те же самые симптомы: температура и ломота во всём теле. Вечером, когда стало понятно, что обычные способы лечения неэффективны, Дилан позвонил в скорую помощь. Приехали врачи, сделали мне укол жаропонижающего и сказали, что ничего страшного, отлежусь и всё пройдёт. Моя привычная слабость превратилась в невыносимую немощь, даже с кровати я не могла встать без стона, а о каких-то домашних бытовых делах даже речи не шло. Дилан предлагал отвезти меня в клинику, но я предпочла домашний покой её унылым стенам, мне казалось, что ещё рано готовиться к родам.

Так вышло, что я ошиблась в своих намерениях пережить болезнь дома.

Это случилось в марте, в ночь с 19 на 20 число. Воды отошли, когда я спала. Я не сразу поняла, что происходит, сначала подумала, что это дурной сон, перевернулась на другой бок. Потом внезапная тянущая боль заставила меня окончательно проснуться:

— Дилан! Дилан! Началось! Ай!

Он мгновенно вскочил с дивана, стал звонить в скорую. Никто не предполагал, что это случится так рано, благо, пакеты уже были собраны.

Ни о какой крымской клинике, разумеется, речи уже не шло. Дилан поехал со мной. Максимка тоже просился, но я велела ему ложиться обратно спать и обещала, что позвоню завтра.

Меня одели в больничную сорочку, подготовили к родам и отправили в родильную палату. Я была сама не своя от боли, стонала и корчилась, держась за настенные поручни. Лежать было нельзя, врачи запретили.

Дилан всё время рядом, одной рукой делал мне массаж поясницы, чтобы стало хоть немного легче, другой обнимал. Сначала я хотела, чтобы он ушёл, потом мне стало всё равно. Когда схватки стали совсем невыносимыми, я взвыла, а мои когти глубоко впились в руку Дилана. Я заметила это, только когда под моими пальцами стало мокро и скользко от крови.

Во рту у меня то вырастали, то исчезали клыки. Когда стало совсем невмоготу, я закричала так, что прибежали врачи и велели мне ложиться.

Роды превратились в настоящий кошмар. И если Максима я родила еле-еле из-за его богатырского веса и длительных схваток, то здесь проблема была в другом: гормоны. Я, как могла, старалась сдерживать себя, но одновременно тужиться и подавлять волка оказалось невозможно.

Клыки, как выросли, так и остались, будто я всю жизнь была такая. Счёт времени потерялся, мне казалось, потуги длились вечность. Сил не осталось, акушерка велела мне тужиться сильнее, говорила: «Давай-давай, не ленись, ты ребёнка рожаешь, а не мусор идёшь выкидывать! Колени в стороны! Лучше старайся! Какая неженка!».

Дилан, который к тому времени уже пребывал в полнейшем ужасе, наклонился ко мне и заслонил свободной рукой моё лицо, чтобы врачи не увидели его. К счастью, все смотрели вовсе не туда.

Происходящее было и странным, и страшным. Мою трансформацию легко могли заметить и поднять тревогу, а дальнейшие события могли обернуться настоящим кошмаром для моей семьи и клана в целом. Я запоздало понимала, что нужно было ложиться в крымскую клинику, когда предлагали.

Вскоре всё кончилось. Девочка родилась слабая, без криков, нам не дали подержать её в руках, сказали, что она не дышит, стали хлопать по попе. Ей вставили дыхательные трубки, измерили пульс, затем одели, тепло укутали, положили в люльку-каталку и куда-то увезли.

У меня началась тихая истерика, в тот момент хотелось просто умереть. Все куда-то ушли, Дилан тоже, я осталась в палате одна. Мои глаза остановились на громко тикающих часах, казалось, стрелка движется неровными промежутками и напевает мне какой-то мотив. Вскоре Дилан вернулся, в слезах, но с улыбкой:

— С ней всё будет в порядке. Её временно поместили в камеру, забыл, как называется…

Он поцеловал меня в висок.

— Кувез… — сказала я.

— Что?

— Кувез. Камера для недоношенных детей. Что сказали врачи?

— Из очевидных отклонений только альбинизм, так что ты зря беспокоилась.

— Сколько она весит?

— Два сто, рост 45 сантиметров. Я её ещё не видел толком, меня не пустили к ней. Акушерка сказала, скоро тебя переведут в послеродовую палату. Как ты себя чувствуешь? — он говорил взволнованным, слегка подрагивающим голосом.

— Отвратительно. — ответила я и обратила внимание на его руки, они обе были в крови. — Прости.

— Ерунда, дома перевяжу.

Он оставался рядом, пока за мной не пришли. Теперь Дилан должен был отправиться домой. Он просил позвонить ему, как проснусь, обещал приехать. Тихая истерика не желала отпускать меня, я ревела и ничего не могла ответить. Дилан обнял меня на прощание:

— Всё, всё, успокойся, не плачь, любимая. Всё наладится. Тебе просто надо отдохнуть.

Он, наконец, ушёл, а меня повезли по коридору в послеродовое отделение, одну. В окно я увидела, что уже рассвело.