Шатун - Сергей Шведов

Драгутин и Багун вошли в круг и остановились шагах в пятнадцати друг от друга. У зверя будет выбор, на кого первого напасть. И если этот первый одолеет шатуна, то он прав в споре, а его противника ждет смерть от мечей урсов, а если он падет под ударами злого духа, то уцелевший будет признан во всем правым и может сойти с круга, не вступая в схватку со зверем. Но в этом случае вышедшему из круга Шатуном не быть и в ближниках Лесного бога не ходить.

Условия предстоящего суда изложил собравшимся старейший из урсских вождей Иллурд, которого выбрали распорядителем. Все остальные ганы отступили назад, слившись с молчаливой толпой ратников.

– Приступайте. – Иллурд махнул рукой и вышел из круга.

Медведь, спущенный с цепей, оглушенный свистом и криками массы людей, ослепленный светом костров и факелов, которыми его гнали к центру круга, ревел так, что осыпался снег с ближайших елей. Врагов своих он увидел лишь тогда, когда вырвался на середину. Их было двое, и на мгновение зверь замер перед нелегким выбором, но потом встал на задние лапы и обрушился всей своей массой на Багуна. Урсский ган сломался как тряпичная кукла и упал на землю. Доброге показалось, что в последний момент Багун дрогнул сердцем и отшатнулся назад, чем привлек к себе внимание зверя.

– Выходи из круга! – закричали Драгутину урсы.

Но боярин поступил наоборот – бросился к зверю и ударил его ногой в бок. Удар пришелся, видимо, по чувствительному месту, поскольку шатун взревел, оставил Багуна и пошел на Драгутина. Кто хоть раз противостоял медведю с мечом или рогатиной в руках, тот знает, насколько стремителен в движениях этот неповоротливый с виду зверь. Разинутая пасть шатуна нависла над головой Драгутина, а тяжелые лапы обхватили плечи. Тяжесть медвежьей туши была неимоверной, но боярин каким-то чудом устоял на ногах. На миг Драгутину даже показалось, что это само небо обрушило на него карающую длань, и тяжесть этой длани не способны выдержать ни сердце человека, ни его хребет. Из застилающего глаза боярина кроваво-красного тумана выплыло вдруг улыбающееся лицо Лихаря Урса, рассказывающего, как он одолел в священном кругу зверя, сунув ему кулак в глотку. Тогда Драгутин ему не поверил, но сейчас у него не было выбора.

– Откусил руку, – ахнул Брыль и закрыл глаза, чтобы не видеть продолжения ужасного зрелища.

Зверь и человек слились в объятиях, и казалось, что боярину не устоять более и минуты, но он все-таки стоял, вжимаясь в противоборствующую ему огромную тушу. Зверь странно хрипел и приседал, словно пытался оторваться от цепкого противника.

– Он его душит, – жарко выдохнул плечистый урс. – Душит!

Зверь упал на бок и увлек за собой боярина, рука которого ушла в медвежью пасть чуть ли не по самое плечо. Шатун рвал когтями крепкую бронь, и ярко-красная кровь ручьями струилась по лицу и телу Драгутина. Но Осташ вдруг понял, что человек побеждает зверя. Поняли это и урсы, а потому гудели все громче и громче. Медведь еще какое-то время ерзал задними лапами, а потом затих.

– Сильны у Дажбога ближники, ничего не скажешь! – прицокнул языком от восхищения Доброга.

– Шатун! – крикнул стоявший рядом с Добротой плечистый урс, и крик его подхватили несколько тысяч урсских глоток.

Боярин Драгутин поднимался медленно, а когда выходил из круга, то его изрядно пошатывало. Но вышел он сам, и сумрачный Иллурд первым признал его правоту и повторил приговор, уже произнесенный урсскими ратниками:

– Шатун и ближник Лесного бога.

А Багун был жив и даже, кажется, не сильно изранен. Поднялся он хоть и с чужой помощью, но на ногах держался. Из круга он не выходил, ждал приговора Шатуна. Старый Иллурд сжал рукоять меча, готовый выполнить озвученную волю Лесного бога.

– Пусть живет, – хрипло сказал Драгутин, – для искупления прежних грехов.

Иллурд с видимым облегчением выпустил из побелевших пальцев рукоять меча. Багуну старик не завидовал, ибо с такой тяжестью в душе лучше умереть, чем жить. Но тем справедливее был приговор Лесного бога и его Шатуна.

Глава 26

ИЗГОЙ

Борислав Сухорукий получил весть от гана Ачибея о стремительном продвижении печенежской орды к радимичским рубежам. По словам гонца, орда должна была подойти завтра к вечеру. Для Борислава завтрашний день должен был стать решающим, а потому он спешил, подгоняя свою разношерстную рать, которая увеличилась уже до пяти тысяч человек за счет приставших сторонников из радимичской родовой и племенной старшины.

Весть о том, что даджаны перекрыли ему дорогу к Макошину городцу, не слишком огорчила Борислава. По словам дозорных, численность Драгутиновой рати не превышала тысячи человек. Именно столько мечников боярин и обещал Всеволоду для отражения печенежского набега.

Борислав ратиться с даджанами не стал, хотя явное численное превосходство давало ему возможность разгромить их наголову. Рада протестовала против этого решения. Злопамятная женка точила зуб на кудесницу Всемилу, но не нашла поддержки среди вождей похода. И ган Карочей, и ган Горазд, и радимичские ганы Судислав с Изяславом, и все прочие, примкнувшие к рати, старейшины в один голос одобрили Борислава. При нынешнем раскладе нет смысла терять время на Макошину обитель и даджанскую рать. Куда важнее сейчас взять Листянин городец и соединиться с урсами, после чего силы под рукой Борислава удвоятся числом.

– Надо уже завтра утром провозгласить Борислава Великим князем, – сказал ган Карочей. – Это сразу же прибавит нам сторонников.

Борислав на слова Карочея отозвался одобрительной усмешкой. Сил под его рукой собралось поболее, чем под рукой Всеволода, не говоря уже о печенегах Ачибея, с приходом которых положение Всеволода станет просто безнадежным. Спору нет, поддержка Ачибея дорого обойдется и Бориславу, и всей радимичской земле, но в этой жизни за все приходится платить. Кому, как не Бориславу Сухорукому, полсотни лет проведшему подле радимичского стола, судить об этом. Все могло решиться в его пользу еще двадцать лет тому назад.

Но удача в ту пору отвернулась от Борислава. Велесовы волхвы требовали если не казни Сухорукого, то его изгнания в чужую сторону. Всеволод не сделал ни того, ни другого. Двигала им, естественно, не братская любовь, а боязнь возрастающего влияния волхвов и ставшего кудесником Сновида. Борислав ловко использовал недоверие между Великим князем и кудесником и быстро восстановил свое влияние в радимичской земле, опираясь на родовых старейшин, недовольных всевластием божьих ближников.

Если бы все зависело от родовых старейшин, то сидеть бы на великом столе Бориславу, а не Всеволоду. Но ведуны крепко держали в руках простолюдинов, и старейшинам приходилось все время оглядываться на родовичей. Борислав давно уже понял, что свалить Всеволода он сможет, только подорвав влияние волхвов, опирающихся на Скотьего бога. А подорвать их влияние можно было лишь с помощью силы, равной им знаниями, хитростью и изворотливостью. Именно тогда он обратил свой взор на жрецов Кибелы. Но культ чужой богини был слишком непонятен простолюдинам, вот почему Борислав ухватился за безумное желание Хабала взрастить нового бога. Именно Бориславовым и Митусовым золотом плодились в землях Хазарии и Руси колдуны и Шатуны, смущая словами и делами незрелые умы. И мнилось уже Бориславу, что с помощью Лихаря Урса ему удастся покачнуть влияние божьих ближников не только в радимичской земле, но и в землях иных славянских племен.