Пушкин. Частная жизнь. 1811—1820 - Александр Александров

— Екатерина Филипповна, — сказал князь, стараясь на нее не смотреть, что было не совсем вежливо. — Удобней и верней случая не будет. Не обещаю многого, но я сам знаю, что такое нуждаться, с молодости я был не обеспечен, и лишь благодеяния моего государя позволяют мне жить с достоинством. У государя будет к вам конфиденциальная просьба, поэтому он будет рад выполнить и любую вашу…

— У государя просьба ко мне? — изумилась Екатерина Филипповна.

— Да-да.

И князь приступил к изложению того, ради чего он сегодня явился.

— Я почту за самую высокую честь принять моего государя, — склонила голову Екатерина Филипповна, и князь вдруг явственно ощутил тот терпкий и стойкий дух самки, который исходил от нее.

Вернувшись домой, он тут же прошел в домовую церковь, где, кроме алтарной, рядом находились еще две комнатки, в одной из которой перед большим деревянным крестом висело сделанное из пунцового стекла изображение человеческого сердца, и в этом сердце теплился неугасимый огонь лампадки.

Когда он поднимал глаза и смотрел на крест, сгорающее сердце казалось ему кровавым и раскаленным, распятым страстями настоящим человеческим сердцем.

В молитвенной князя находилась родовая икона Нерукотворного Спаса, перед которой князь во младенчестве, едва родившись, по семейной традиции был положен, прежде чем его передали в руки матери.

Кроме этой иконы было много подаренных икон, то есть икон от людей светских, и благословенных, поднесенных лицами духовными. Почти все подносимые иконы были изображениями Спаса Нерукотворного, ибо всем было известно, что князь с особым усердием собирал изображения Христа. «Ибо и человека любишь, — говаривал князь, — так желаешь его портрет иметь, а Господа моего лик нерукотворенный желал бы постоянно в сердце и вокруг себя видеть».

Так и смотрел на него лик Христов со всех стен молитвенной комнаты.

— Все чины свои и всё охотно променяю, лишь бы быть новою тварью… Жажду брашна и питания духовного… — шептал он.

Горело пунцовое сердце, лик Спаса Нерукотворного смотрел со всех стен, пахло живыми цветами, которые украшали молельную, свечным ароматом, казалось, что благоухание издают и цветы сухие, которые тоже во множестве стояли по молельной, и пасхальные яйца, искусно изукрашенные, лежавшие по полочкам вдоль стен.

— Прельщение женскими чарами источает мою ослабшую душу, сделай так, чтобы я мог вместо худородных жертв других моих страстей принести эту жертву упитанную… Милосердный Боже! — прибавил князь с глубоким вздохом. — Сколько Ты был терпелив ко мне, и сколько раз милость Твоя меня щадила! Ну если бы сейчас пресеклась жизнь моя? Что бы тогда было со мной, слепым и несчастным грешником?!

В золотом сосудце у него находились Св. Дары, он недавно узнал способ причащаться их без священника, что и исполнил, встав с колен. Этот сосудец он всегда брал в дорогу с государем, чтобы и в дороге он имел возможность вкушать таинственный хлеб. Сделав сейчас это, он стал думать о своем государе, мысли о котором его почти никогда не покидали. Все ли правильно он сегодня сделал, не было ли чего в его разговоре с Татариновой бросающего тень на государя, какого, что ли, намека, но, испросив свое сердце, решил, что все было правильно. Однако, вспомнив собственное искушение, он снова бросился на колени.

Так он иногда стоял по нескольку часов, пока усталость не ломала его настолько, что, еле дойдя до опочивальни, он без ног падал на постель, где его раздевал камердинер. Но сегодня сон не свалил его, запах греха продолжал витать над грешным телом.

— Подожди, — сказал он камердинеру, протянув руку к его панталонам.

Петруша все понял и спустил штаны; князь взял его игрушку и быстрыми движениями расшевелил. Насладившись видом восставшего члена, его невиданными размерами, он приказал Петру раздевать его дальше, потом лег на живот, рослый камердинер пристроился сверху, подгребая утлое тельце князя под себя. Князь стонал и вскрикивал женским голосом.

Когда камердинер ушел, князь, перед тем как провалиться в глубокий сон, еще раз вспоминал о государе Александре Павловиче. «Бабы, бабы… Женская плоть — весь грех от нее», — подумал он.

Наутро князь, как всегда, был у Александра Павловича. Тот ничего не спрашивал о поручении, но смотрел вопросительно. Голицын все рассказал. Государь улыбнулся, мол, чего еще было ждать другого, но тотчас тяжко задумался.

Почти тут же было решено, что государь будет платить Татариновой из своего кабинета шесть тысяч рублей в год как вдове недавно умершего воина и оплачивать казенную квартиру в Михайловском замке.

— С помощью таких обществ я раз и навсегда покончу с масонством и прочими тайными обществами, пытающимися совратить мой народ, — сказал Александр князю Голицыну.

Голицыну нравилась мысль государя.

— Читал ли ты сегодня нашу с тобой главу? — спросил государь.

— Разумеется.

— Давай сверимся. Что день сегодняшний нам несет.

Император достал толстую, переплетенную в пунцовый бархат книжку, открыл ее, нашел сегодняшнее число.

— Ну, что же ты читал из Ancien Testament?

Заглавия в книжке были все французские, что говорило о привычке государя к французской Библии.

Еще со времен кампании 12-го года они договорились с государем, что будут читать в день по главе из Ветхого и по главе из Нового Завета, что свято и исполняли изо дня в день.

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ШЕСТАЯ,

Сергей Львович Пушкин ждал отставки, которая должна была днями последовать, и мечтал о свободной жизни.

Ради прибытия Александра и Левушки из Царского Села устроили семейный обед, взяли у Корфов, живших ниже этажом, серебро и посуду, пригласили Василия Андреевича Жуковского и Петра Александровича Плетнева, с которым недавно познакомился Сергей Львович благодаря Жуковскому. Жуковский, к сожалению, не смог пожаловать — прислал записку с извинениями, что должен быть на обеде у императрицы Марии Федоровны. А Плетнев пришел и стал свидетелем безобразной сцены отца со старшим сыном.

За столом Сергей Львович стал рассказывать, как служил в гвардии.