Чикагский вариант - Дэшил Хэммет
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— И все же мне все это не нравится.
— Постарайтесь рационально взглянуть на вещи, — сказал Вильсон. — С законом все ясно. Прав или виноват, с этим все ясно. Закон предлагает и обвинению, и защите определенные возможности для ведения дела, определенную тактику и подходы, диктуемые существующими статутами. Но к несчастью и для обвинения, и для защиты, все эти подходы в конце концов сведутся к взаимным обвинениям и попытке морального разгрома противоположной стороны. Обвинение, вне всякого сомнения, приложит все силы к тому, чтобы дискредитировать доктора Ли. Мы же, защита, тоже будем упорно стараться дискредитировать покойную, миссиз Рэндалл и Питера Рэндалла. У обвинения будет преимущество в том, что суд присяжных в Бостоне заведомо неприязненно настроен к тому, кому в вину вменяется аборт. Нашим же преимуществом станет то, что каким бы ни оказался состав суда присяжных, но только все они просто-таки жаждут стать свидетелями подобного скандала, когда имя древней династии начнут втаптывать в грязь и мешать с дерьмом.
— Это подло.
Он кивнул.
— Очень подло и низко.
— А что, никакого другого подхода нет?
— Есть, конечно, — сказал он. — Например, найти того, кто в на деле сделал аборт.
— Когда будет суд?
— Предварительные слушания на следующей неделе.
— А сам суд?
— Наверное недели две спустя. Кажется он попал в число приоритетов. Я не знаю отчего, но могу догадаться.
— Рэндалл принялся за свои связи.
Вильсон кивнул.
— А если того, кто сделал аборт не будет найден до начала суда? — спросил я.
Вильсон грустно улыбнулся.
— Мой отец, — сказал он, — был проповедником. В Ралее, Северная Каролина. Он был единственным образованным человеком изо всей общины. Он любил читать. Я помню, как однажды спросил у него, правда ли, что все те люди, книги, которых он читал, такие как Китс и Шелли, были белыми. И он сказал, что да. Тогда я спросил, читает ли он книги, написанные кем-нибудь из цветных. И он ответил, что нет. — Вильсон провел рукой по лбу, прикрывая ладонью глаза. — Но в любом случае, он оставался проповедником, он был баптистом и придерживался очень строгих правил. Он верил в божье возмездие. Он был уверен, что небеса посылают молнии, чтобы пронзить грешника. Он верил в существование пламени ада и вечного проклятья. А так же в то, что поступки могут быть или праведными, или же неправедными.
— А вы?
— А я верю в то, — сказал Вильсон, — что одно пламя можно потушить другим.
— Разве правда всегда на стороне огня?
— Нет, — ответил он. — Но зато огонь всегда жарок и неотразим.
— И вы уверены в победе.
Он дотронулся до шрама на шее.
— Да.
— Даже вот так бесчестно?
— Честь, — сказал он, — в том, чтобы победить.
— Вы считаете?
Он какое-то мгновение задумчиво разглядывал меня, а затем задал встречный вопрос:
— Почему вы с таким рвением защищаете Рэндаллов?
— Вовсе нет.
— А по вашим словам именно так и выходит.
— Я поступаю так, как того хотелось бы Арту.
— Арту, — сказал Вильсон, — хочется выйти из тюрьмы. Кроме меня никто в Бостоне не станет с ним связываться; он для них хуже прокаженного. А я говорю вам, что мне по силам вытащить его оттуда.
— Все равно это подло.
— Да, боженька ты мой, да, это подло. А вы чего хотели — думали, это все понарошку, типа как катать шарики в крокет? — Он залпом допил свой мартини. — Послушайте, Берри. Вот вы, если бы вы были на моем месте, то как бы вы поступили?
— Стал бы ждать, — ответил я.
— Чего?
— Чтобы найти того, кто сделал аборт.
— А если бы он не объявился?
Я покачал головой.
— Не знаю? — признался я.
— Тогда настоятельно рекомендую вам подумать об этом, — сказал он и вышел из бара.
Глава седьмая
Вильсон вызвал во мне раздражение, но в то же время разговор с ним навел меня на некоторые размышления. Приехав домой, я бросил в бокал лед, залил его водкой и расположился в кресле, собираясь все тщательно обдумать. Я перебрал в памяти всех тех, с кем мне удалось встретиться и поговорить и понял, что многие важные вопросы так и остались до сих пор невыясненными, потому что мне с самого начала не пришло в голову задать их. В моем расследовании было много слабых мест и пробелов. Например, я не знал того, чем занималась Карен в воскресенье вечером, когда она уезжала куда-то на машине Питера. Что она сказала об этом миссиз Рэндалл на следующий день. И возвращала ли она Питеру его машину — которая теперь была угнана; и если да, то когда Питер заполучил ее обратно?
Я пил водку и чувствовал, как ко мне начинает возвращаться прежнее спокойствие. Все-таки мне следовало бы быть посдержаннее; я был чересчур вспыльчив и слишком часто выходил из себя; я придавал больше значения личностной оценке, чем объективной информации и фактам.
Впредь мне следует действовать с большей осторожностью.
Зазвонил телефон. Звонила Джудит. Она все еще была в доме у Ли.
— Как вы там?
Очень спокойно и хорошо поставленным голосом она сказала:
— Тебе лучше приехать. Тут на улице что-то типа демонстрации.
— Как?
— Они устроили сборище, — сказала Джудит, — на лужайке.
— Сейчас буду, — ответил я и положил трубку. Схватив пиджак, я бросился к машине, но затем остановился.
Пора бы стать поосторожнее.
Я возвратился обратно в дом и быстро набрал номер городской редакции «Глоб». Я сообщил о демонстрации у дома Ли. Звонок получился поспешным и эмоциональным; я был уверен, что они отреагируют на него.
Затем я сел в машину и выехал на дорогу.
Когда я остановился перед домом Ли, на лужайке со стороны улицы все еще тлел воздвигнутый там деревянный крест. На подъезде к дому стояла полицейская машина, а вокруг уже успела собраться большая толпа, состоявшая по большей части из соседских ребятишек и их ошеломленных родителей. Дело было ранним вечером, над землей постепенно сгущались сумерки, и черный дым от креста, клубясь, поднимался к небу.
Я начал протискиваться сквозь
