До самого рая - Ханья Янагихара

который интересовался историей Запада и отмечал Новый год исключительно по традиционному календарю, собрал сотрудников лаборатории и налил каждому виноградного сока. Всем досталось понемногу, даже мне. “Через шесть лет наступит двадцать второй век!” – объявил он, и мы захлопали в ладоши. Сок был мутный, темно-бордовый и такой сладкий, что у меня запершило в горле. Но в последний раз я пила сок очень давно и задумалась, достаточно ли это интересное событие, чтобы рассказать о нем мужу, – по крайней мере, обычно у нас на работе ничего подобного не происходило, и ничего секретного в этом не было.

По дороге к рабочему месту я зашла в туалет, и, пока я сидела в кабинке, вошли две женщины и стали мыть руки. Они говорили о недавно прочитанной статье в журнале. Я их не знала, но решила, что они кандидатки, потому что голоса у них были молодые.

Когда они закончили обсуждать статью – та была посвящена новому противовирусному препарату, созданному на основе вируса, у которого как-то изменили геном, – одна из них очень быстро сказала:

– Короче, я подумала, что Перси мне изменяет.

– Серьезно? – отозвалась вторая. – Почему?

– Да вот представляешь, – сказала первая, – он себя очень странно ведет. Поздно возвращается домой, забывает все на свете – даже забыл пойти со мной на обследование, которое проводится на шестом месяце. И по утрам стал уходить очень рано: заявлял, что у него много работы и надо ее закончить. А когда в субботу мы поехали к моим родителям на обед, он так странно вел себя с папой, как будто, знаешь, избегал смотреть ему в глаза. И вот однажды, когда он ушел на работу, я подождала немножко, а потом пошла за ним.

– Бэлль! Ты серьезно?

– Еще как! Я уже начала придумывать, что скажу ему и родителям и что буду делать дальше, как вдруг поняла, что он идет в Отдел жилищного строительства. Я окликнула его, и он ужасно удивился. А потом объяснил, что пытается найти для нас хорошую квартиру в хорошем районе зоны, чтобы переехать туда, когда родится ребенок, и они сговорились с моим отцом, чтобы устроить сюрприз.

– Ого, ничего себе!

– Да уж. Мне было так неловко, что я его ненавидела, хоть это и продлилось всего несколько недель.

Она рассмеялась, и ее подруга тоже.

– Ну, Перси это переживет, – сказала вторая женщина.

– Да, – сказала первая и снова засмеялась. – Он понимает, кто тут главный.

Они вышли, я спустила воду, вымыла руки, вышла следом и увидела, что они все еще разговаривают, но теперь уже в коридоре. Обе женщины были очень хороши собой: блестящие темные волосы стянуты в аккуратные пучки на затылке, в ушах маленькие золотые серьги в форме планет, на ногах кожаные туфли на низком каблуке. Конечно, обе были в лабораторных халатах, но из-под них виднелись яркие шелковые юбки. Одна из женщин, более красивая, чем ее подруга, была беременна и поглаживала живот медленными круговыми движениями.

Я вернулась к своему столу, где меня ждала новая партия мизинчиков: их нужно было разложить по отдельным чашкам Петри и залить физраствором. Приступая к работе, я подумала о записках, которые хранил в коробке мой муж. А потом подумала о женщине в туалете, которая боялась, что ее муж встречается с кем-то другим. Но оказалось, что ее муж ничего плохого не делал: он просто пытался найти ей квартиру побольше, потому что она красивая, умная и беременная, и ему нет смысла искать кого-то получше, потому что никого получше нет. Судя по прическе, она наверняка живет в Четырнадцатой зоне, а если она кандидатка, это значит, что ее родители, скорее всего, тоже жили в Четырнадцатой зоне и сначала заплатили, чтобы она могла учиться в университете, а потом заплатили еще больше, чтобы она жила с ними по соседству. Я задумалась о том, что они едят на обед по субботам, – я как-то слышала, что в Четырнадцатой зоне есть магазины, где можно брать какие угодно виды мяса, причем сколько захочешь. Там можно каждый день есть мороженое или шоколад, пить сок или даже вино. Можно покупать конфеты, фрукты или молоко. Можно принимать дома душ каждый день. Чем больше я размышляла об этом, тем больше отвлекалась от работы, пока не уронила одного из мизинчиков. Он был такой хрупкий, что при падении расплющился, и я вскрикнула. Я же очень аккуратная. Я никогда не роняю мизинчиков. И вот теперь уронила.

Все выходные и весь понедельник я думала об этой женщине, которая живет в Четырнадцатой зоне, и когда наступил вторник, а следовательно, мой свободный вечер, я все еще думала о ней. После ужина я сразу пошла в спальню и не стала помогать мужу вымыть посуду, как я это обычно делаю, чтобы хоть как-то скоротать время. Лежа в кровати, я пыталась себя убаюкать и спрашивала дедушку, что мне делать. Я представляла, как он говорит: “Все хорошо, котенок” и “Я люблю тебя, котенок”, но не могла придумать, что еще он мог бы сказать. Если бы дедушка был жив, он бы помог мне понять, что меня тревожит и как это исправить. Но дедушка умер, так что мне приходилось во всем разбираться самой.

Потом я вспомнила: женщина в туалете сказала, что следила за своим мужем. Мой муж, в отличие от ее мужа, не уходил из дому рано утром и не возвращался поздно вечером. Я всегда знала, где он, за исключением четверга.

И тогда я решила, что в следующий четверг тоже прослежу за ним.

На другой день я обнаружила в своем плане изъян: в свободные вечера муж никогда не заходит в квартиру после работы, так что мне придется или найти способ проследить за ним прямо от Фермы, или как-то вынудить его сначала вернуться домой. Второй вариант показался мне проще. Я долго размышляла над тем, как мне его осуществить, и наконец придумала.

В среду вечером за ужином я сказала:

– Похоже, у нас душ протекает.

– Я ничего не заметил, – сказал он, не глядя на меня.

– На дне ванны уже целая лужица, – сказала я.

Он поднял глаза от тарелки, отодвинул стул и пошел посмотреть. Я заранее вылила в ванну полстакана воды; ее должно было остаться ровно столько, чтобы казалось, что из крана течет. Я слышала, как он отодвинул шторку, быстро открыл и закрыл краны.

Я сидела на месте, выпрямив спину, как учил меня