Кот баюн и чудь белоглазая - Александр Ладейщиков

В этот момент послышался визг. Нехороший, не как в играх девок с парнями. Визг убиваемой женщины.

Сердце пама дало перебой, лицо побелело, он слетел с коня, оглянулся — на дворе никого нет. Ворота открыты. Велел же ставить на воротах людей — за конюшней смотреть! Папай орлом взлетел по лестнице, ткнулся в дверь — закрыто изнутри. Прилип ухом — внизу кто-то бормотал — не по-нашему, страшно, с завыванием. Опять слабый стон, женский визг, потом вопль. Волосы у Папая встали дыбом, он с разворота вышиб дверь, влетел внутрь прихожей. Звуки доносились из погреба.

Папай схватил меч, несмотря на грузность и дородность, прыгнул в подпол, не касаясь ступеней. То, что он увидел, приглядевшись, ошеломило его. Самое же страшное было — горящие глаза и улыбка. Скорее, не улыбка человека, а ухмылка волколака. Папай хотел воздеть меч — но рука предательски упала. Он начал было читать заклинание, вызывающее светлых богов, но вспомнил, что они молчат, и окончательно потерял веру. Сердце его дало ещё один сбой, замолчало… трепыхнулось. Оборотень на кривых вывернутых ногах сделал шаг по направлению к мужчине. Пам стукнул себя в грудь… захрипел… хотел вонзить меч в проклятого зверя — всё-таки он пролез в селение, сделал шаг и упал.

Сколько крови? Кто её пролил? Ступенька… ещё одна… чей-то труп…

Существо с окровавленной мордой, постепенно превращающейся в человеческое лицо, в лопнувшей рубахе, выползло на свет. На дрожащих ногах человек подошёл к бочонку с водой, сунул в воду руки, умылся. Вода окровавилась. По телу пробежала судорога — острая, ломающая кости. Мужчина застонал — лапы окончательно превратились в руки, когти исчезли, шерсть пропала, как и не было. В глазах Ярви зажглась искра разума — человеческого, но извращённого, звериного, хитрого. Метнувшись к окну, он осторожно выглянул из-за занавески — на дворе никого, за воротами на скамье у ближайшего дома старухи перебирают пух, отделяют от пера. Бездельник Струк где-то болтается, наверное, на реке — купается, за девками подглядывает.

Ярви взлетел на второй поверх, перевернул плетёные баульчики, корзиночки, деревянные ящички, увидел кожаный кошель с рубинами, подаренными проклятым Котом Баюном. Схватил кошель, повесил на шею — решение было принято. После того что случилось — бежать! И не в человеческом облике, а волком — прямо к господину, к царю волколаков Граабру. Откупится ли он камнями за свою вину? Всё-таки чакра — оружие волшебное, но уж очень древнее, почти потерявшее силу. А кольцо он упустил. Всё Кот — русалку спас, его, Ярви, ранил…

Вдруг его охватил пьяный восторг — он сумел обернуться днём, без полной Луны — впервые после укуса. Ах, какое счастье, что он, простой памов родич, попёрся ночью в лес, искать цвет папоротника. Когда он бродил по ночному лесу — кто-то выпрыгнул из тьмы, повалил на землю. Ярви увидел красные глаза нечеловека, блестящие клыки. Потом укус, адская боль.

Долго ничего не происходило, и Ярви уже стал думать, что всё обошлось, но в майское полнолуние оно пришло… А потом в лес явился Граабр и Ярви присягнул ему, стал выполнять поручения…

Дикий восторг утих, осталось удовлетворение. Сладкая Пина, будоражащая его воображение, наконец-то досталась ему, целиком. Ярви заглянул в погреб — на лавке лежала растерзанная плоть женщины. Пам Папай лежал с мечом посреди подпола. Удовлетворённо ухмыльнувшись — теперь ему можно делать всё, что угодно, теперь ему людишки не указ, Ярви высек огонь, зажёг факел, хранящийся в прихожей. Бросил его в подвал, побежал наверх — скоро дом запылает — лето жаркое, дерево просохло. Оглядел селение сверху на все стороны — бежать надо через памов огород, в лес. И вдруг ставшие более чуткими, чем у человека уши, услышали конский топот. Ярви вгляделся — точно! Проклятый Кот-оборотень! И с ним ещё кто-то! На грани паники беглец прыгнул на грядки, растянулся, пропахав лицом землю и помяв нежную зелень моркови, перемахнул через плетень, повалив черепаны…

Метнулся по тропе в лес и налетел на бездельника Струка. У парня от страха побледнело веснушчатое лицо, затряслись губы. Ярви мельком взглянул на свою рубаху — кровь, какие-то ошмётки, опять кровь…

— Это красное вино! — гаркнул он на племянника. — У хозяина пожар! Я бегу в Словенск, потому как я… все меня обвинят!

Струк пустил струйку, намочил рубаху. Когда страшный, как волк, и явно сумасшедший дядька Ярви убежал, мальчик заплакал, полез со страха на сеновал…

За полем показались избы, с трёх сторон окружённые лесом, над ними Коттин увидел столб дыма, почуял запах гари. Ари, ни на шаг, не отстающий от бывшего Кота, тоже заметил дым:

— Никак у пама баню топят. Почему ж так много копоти?

— А не пожар ли? — встревожился Коттин и погнал коня к селению.

По селу бежали бабы с вёдрами, в лесу закричали девочки, ходившие со Стиной по ягоды, побежали по грядкам. От колодца-журавля встали цепочкой — передавали вёдра, старики поливали стену дома — из щелей меж огромных брёвен струился дым, наконец, полыхнуло из окон, что были выше самого высокого человека — дом занялся снизу.

— Где пам Папай? — грозно закричал Коттин, придерживая коня.

Видя богато одетого человека, не иначе боярина, народ остановился, старики сняли шапки.

— В доме он, господин! — визгливым голосом закричала бабка Козиха (оклемалась по весне, не померла пока). Все повернулись к ней, зашептались — никто приезда Пама не видел. — Только что приехал, а тут на тебе — такое горе!

— Что встали, заливай! — Коттин соскочил с коня, побежал к колодцу, отодвинул хилого деда, стал черпать воду. В доме снова полыхнуло — теперь горел второй поверх — лето выдалось сухое, знойное, высохшие брёвна горели весело, стреляли углями, трещали. Старики с водой не могли подобраться к стенам, но и ослушаться не смели — плескали воду издали.

— Где ведьма? — спросил Коттин помогающего ему деда. — Матушка Стина дома?

— Вон они бегут! — на памов двор вбежала женщина с девочками-подростками.

— Стина, не узнаёшь? — крикнул боярин колдунье. Та остановилась, всмотрелась в Коттина, на лице её отразилось непонимание, потом она приподняла бровь — задумалась.

— Я ж обещал к тебе заскочить! Помнишь курочку?

Ведьма дёрнулась, щёки её покраснели, поклонилась, опустившись на одно колено.

— Будь здрав, господин! Куда путь держишь?

— Никому ничего не говори! Сейчас пойдём в дом — тут уже ничего не потушить. Будем думу думать — много чего произошло за это время. Мне покойный волхв сказал кое-что… Ты его дочь?

— Пойдёмте, господин, отдохните с дороги! Ой, минутку… позвольте? — Стина увидела трёх подростков, мальчика и двух девочек, Снежку и Снурку. Коттин, обескураженный тем, что ведьма ушла от вопроса, кивнул. Женщина не просто пошла к детям, а побежала, подивив Коттина — не иначе признала Арианта, только, что с того? Потом могла допросить…