Черепаший вальс - Катрин Панколь

Он ждал ее, устроившись в большом красном кожаном кресле в глубине бара. Руки скрещены на груди. Она села рядом и нежно улыбнулась ему.

— Ну что, собрали чемоданы? — весело спросила она.

— Да. Кроме моего, но я соберу вечером, когда вернусь.

Он спросил, что бы она хотела выпить, она рассеянно ответила — да бокальчик чего-нибудь. С какой стати ему собирать чемодан, если он едет только туда и обратно?

— Но, — проговорила она с натянутой улыбкой, — зачем же вам чемодан, если вы не остаетесь там?

— Почему, я проведу две недели с семьей…

— Две недели! — воскликнула Ирис. — Но вы мне сказали…

— Я ничего не говорил вам, дорогая. Это вы меня так поняли.

— Это неправда! Вы лжете! Вы говорили, что…

— Я не лгал. Я говорил, что вернусь раньше них, но не говорил, что сразу…

Она попыталась скрыть свое разочарование, совладать с дрожью в голосе, но это оказалось сильнее нее. Она залпом выпила свой бокал шампанского и заказала еще один.

— Вы слишком много пьете, Ирис…

— Что хочу, то и делаю… — рассерженно буркнула она. — Вы мне солгали!

— Я вам не лгал, вы сами все напридумывали!

В его взгляде мелькнул гнев, он сурово поглядел на нее. Она на миг ощутила себя нашалившим ребенком, которого ждет наказание.

— Да! Вы лжец! Лжец! — закричала она, вне себя от ярости.

Официант, обслуживавший соседний столик, удивленно поглядел на них. Она нарушила бархатное спокойствие этого тихого места.

— Вы обещали мне…

— Ничего я вам не обещал. Если вам угодно так думать — ради бога. Я больше не желаю участвовать в этой идиотской полемике.

Он говорил резко и грубо и сразу стал чужим, словно уже уехал на этот свой остров. Ирис взяла бокал, который принес официант. Поникла головой, уткнувшись в бокал носом.

— Ну и что мне теперь делать?

Она задала вопрос ему, но, по сути, говорила сама с собой. Я так ждала этого августа, представляла ночи любви, поцелуи, завтраки на террасе. Получался настоящий, почти официальный медовый месяц. Она замолчала, ожидая ответа.

— Вы ребенок, избалованная маленькая девочка…

Она чуть было не ответила ему: мне сорок семь с половиной лет, и у меня морщины на шее. Но вовремя сдержалась.

— Вы меня дождетесь, правда? — приказал он.

Она выдохнула «да», допивая второй бокал. А что, у нее есть выбор?

Марсель увез Жозиану восстанавливать силы. Он выбрал в глянцевом каталоге красивый отель на красивом морском курорте в Тунисе и теперь лежал на морском песочке под зонтиком. Он боялся прямых солнечных лучей, и пока Жозиана загорала, прятался в тени. Возле него, покрытый толстым слоем крема от загара, сидел в своей лимонно-желтой панамке Марсель Младший и смотрел на небо. Он пытался разгадать тайну волн и приливов, лунного и солнечного притяжения. Он тоже не любил загорать и предпочитал сидеть в тени. А когда солнце пряталось за тучу, мчался к берегу и кидался в воду со скоростью пушечного ядра. Кружился на месте, брызгался, махал руками, как сумасшедшая мельница, а потом возвращался на полотенце и шумно дышал, как рыба-кит.

Жозиана глядела на него с умилением.

— Мне нравится смотреть, как он купается… По крайней мере в этот момент он похож на ребенка своего возраста. Потому что в остальное время… не знаю. Он странный, Марсель, он не похож на нормальных детей.

— Он гений, — пробормотал Марсель. — Людям всегда непривычно жить рядом с гением. Привыкай. Мне такой больше нравится, чем тупой осел.

Ворчит, ворчит… Жозиана покосилась на него. Он казался каким-то рассеянным. Его явно обуревали мрачные мысли. Он охотно разговаривал с ней, но без обычных фиоритур, без привычных тремоло в голосе, ни тебе воркования, ни любовного ликования.

— Что тебя гнетет, мой волчище?

Он не ответил, только хлопнул рукой по песку — видно было, что он действительно озабочен не на шутку.

— У тебя какие-то проблемы на работе? Жалеешь, что уехал?

Он поморщился. Нос у него обгорел и сиял, как красный фонарь.

— Меня мучают не сожаления, а гнев. Мне хочется сорвать его на ком-то, задавить мокрицу, чтобы не убить человека, о котором я думаю! Если так пойдет, я вырву с корнем кокосовую пальму, сорву с нее орехи и катапультой запущу в Париж прямо в башку той, кого не хочу называть, потому что боюсь навлечь на нас новые беды!

— Ты зол на…

— Не произноси ее имя! Не произноси ее имя, иначе небо обрушится на нас.

— Да наоборот, нужно назвать ее по имени, чтобы изгнать этого беса, избавиться от него! Пока ты ее боишься, ты даешь ей шанс вернуться… Ты сам придаешь ей сил, раз так уверен в ее могуществе.

Марсель выругался и умолк, повесив нос.

— Я не узнаю тебя, мой волчок, где твой былой задор?

— Я чуть не потерял тебя, и до сих пор меня колбасит…

Жозиана — это моя личная аптечка. Если она исчезнет, я тут же сломаюсь. А та тварь пыталась ее погубить своими долбаными пассами и иголками!

— Я сейчас такое скажу, у тебя сразу крышу снесет, — сказала Жозиана, перекатываясь на бок. — Обещай, что выслушаешь спокойно.

Он посмотрел на нее с вызовом: ну давай свою пилюлю, посмотрим, насколько она горькая.

— Знаешь, я как-то выросла, повзрослела душой после этой истории… Возвысилась даже. Я уже не та. У меня появилось внутреннее спокойствие, я больше ничего не боюсь. Раньше я все время тряслась, что небо упадет мне на голову, а сейчас я, как воздушный шар, парю в облаках…

— Но я не хочу, чтобы ты улетала! Я хочу, чтобы ты была здесь, на земле, со мной и Младшим!

— Это только образ, волчище. Я здесь. Я тебя никогда не брошу… даже в мыслях. И больше никто не разлучит нас с тобой.

Она потянулась в тень под зонтиком и похлопала Марселя по руке, и он схватился за ее руку, как утопающий за соломинку.

— Видишь, что с тобой делает этот страх. Он тебя связывает по рукам и ногам, ты в плену…

— Я отомщу, отомщу, — повторял Марсель, наконец выпуская наружу все душившее его бешенство. — Ненавижу эту язву! Плюну ей в лицо, растопчу ногами, вырву зубы один за другим…

— Вот и нет. Ты простишь ее и забудешь.

— Никогда! Она вылетит на улицу с голым задом и будет ночевать под мостом!

— Ты делаешь как раз то, чего делать не нужно. Ты впускаешь ее в свою жизнь и этим даешь ей силу. Забудь ее, говорю тебе! Только сильный может забыть.

— Не могу. Меня это душит, давит, мне тяжко!

— Повторяй за мной, мой волчище: я не боюсь Анриетту, я уничтожу ее своим презрением.

Марсель упрямо мотнул головой.

— Марсель…

— Я перекрою Зубочистке кислород! Заберу у нее квартиру, посажу ее на голодный паек…