Поединок. Выпуск 3 - Виктор Вучетич

Он почитывал газеты, в вахтерке не умолкало радио, во дворе предприятия висели портреты передовиков. Но он не верил, что слава людей, о которых писали и говорили, достигается волей и трудом. Он был убежден, что все блага, а главное материальные, — от удачи. Потому не перенимал, а завидовал, маясь до посинения.

Посмотрев зарубежный фильм, в котором показали игральные автоматы, он стал повторять в кругу приятелей: «Жизнь — это игральный автомат. Один монету за монетой просаживает состояние, другой — на одну берет капитал». Встречу с красивой и неглупой, но наивной девушкой он расценил как выигрыш в лотерее. Но главным козырем в этой удаче были ее родители, «богатые предки». Девушку надо было удержать любым путем. И прежде всего он сложил миф о своей личности.

Он знал свои возможности, скудные перед запросами, и, хотя сильно завышал цену себе, все же сознавал, что он есть такое на самом деле. Это здорово беспокоило, злило. Ему казалось, что и люди, которым он втирал очки, видят. А они — он считал по своей мерке — способны замечать лишь гадкое, унизительное. И в каждом косом взгляде навязчиво искал и находил презрение. Даже тогда, когда его и в помине не было, когда и самого не замечали. Но и это задевало. Так хотелось быть замечаемым. Оттого и пошло.

Он помолчал. Собрался с духом.

— Вышел из своей будки за пивом. Мы, кто свободен, обычно козла забиваем, а тут кто-то воблу принес, а к ней, конечно, пивка надо. Выскочил я с бидоном и наткнулся на нее. — Он тяжело вздохнул. — Как оказалась на этой улице, не знаю. Увидела меня и опешила.

Еще бы не опешить после фантазий его. Одна форма чего стоит. Бидон в руках. Особое задание!

— Засмеялась. Оглушительно так, звонко. Я наутек, в вахтерку. Была бы одна еще, а то с каким-то парнем. Наверно, тоже студент. Но смех смехом, а до того, как я глаза спрятал, такое презрение в ее глазах прочел...

Свиридов не слышал его показаний, этих откровений, зловонных, как болотная жижа. К вечеру он снова потерял сознание. И опять над его насквозь простреленным телом — синеглазый доктор, знаменитый профессор, сестры и прочий медперсонал. И десятки людей предлагали помощь: кто свою кровь, кто соки, фрукты — от чистого сердца.

Свиридов снова пришел в себя. Ему сказали, что преступник обезврежен. Возможно, это известие тоже пошло на пользу.

Потом я допрашивал Юлю, бородатого переводчика японского языка, многих других, кто знал обвиняемого.

Юля оказалась хорошей, веселой девушкой. Когда знакомый нечаянно разоблачил себя, она не испытала к нему презрения. Ей просто стало очень смешно, а потом жаль его, хотя это могло и унизить, при болезненном-то самолюбии. Но Юле не было свойственно ценить людей лишь за профессию, с чего ей было презирать молодых вахтеров или, скажем, пожилых дворников, если те выбрали дело по призванию, как, например, врачи, парикмахеры, инженеры, официанты, юристы, шоферы и прочие. Но девушка презирала, ненавидела лжецов. А то, что совершил ее друг, ужаснуло до глубины души, потрясло и заставило глубже задуматься о границах доверия к людям, особенно к тем, кто набивался с дружбой и близостью.

Бородатый был не переводчик с японского или китайского. Он был фарцовщиком, скупал для перепродажи вещички у иностранцев, сбывал им иконы, кресты. К Снегурочке, невесте из «Праги», он не имел ни малейшего отношения. Но мелкий делец и циник любил побаловаться коньячком и фантазией после удачно проведенной операции. В тот вечер в ресторане взаимный цинизм и пошлость обездоливших себя людей пришлись по вкусу обоим, сблизили. Год спустя бородатому дельцу снова пришлось встретиться со мной, но уже по собственному делу, в качестве обвиняемого. Только тогда он рассказал, почему затащил ночевать к себе случайного знакомого.

— Я понял, что он вполне подходит к моему делу, как исполнитель-чернорабочий. И я решил его приобщить. Этот тип не залезет в чужой карман, здесь нужна большая сноровка, опыт. И в квартиру или магазин не пойдет, духу не хватит. О сейфах и говорить нечего... Зато у какой-нибудь старушки икону свободно сопрет. Ведь не всякий вор, я вам скажу, в церковь полезет, иконы со стен отдирать. Может, у меня маманя или бабуля верующие. На это надо иметь особое хамство, кощунство, что ли. И потом — надо долго втолковывать, куда иконка пойдет, кому. Они ведь от одного слова «иностранец» шарахаются, как черт от ладана. А этому малому такое дело любо-дорого, да и куш солидный. Я сразу его раскусил... Зря, конечно, на мокром споткнулся, кретин. — Он усмехнулся и добавил: — Впрочем, мне его не жалко, наплевать на него и забыть.

Алеша Свиридов был примерно одного с ними возраста. Рос под одним небом. Питался одним хлебом. Ходил в ту же школу, хотя и под другим номером. Готовил уроки по тем же учебникам. Получал те же отметки, так же шалил на переменах. Но видимо, уже тогда, в ранние годы свои, шел по другой тропинке, выходя на другую дорогу жизни, утверждаясь в ней другим путем. Путем труда, чести, мужества. Долга.

Врачи спасли его. Хотя ранение не давало надежды. Мы верили в их золотые руки. А они — в чудо. Этим был спасен и другой, которому в смерти милиционера виделся и свой неизбежный конец. И если бы знал, какому богу молиться и что мольба дойдет, сполз бы с жестких нар на цементный пол и бился бы лбом об него, каясь и прося прежде всего о спасении милиционера Свиридова. Только в этом видел он спасение свое. От высшей меры. Так хотелось жить, любой жизнью, какой прикажут, — все исполнит, всему подчинится.

Вышла ему удача. И когда выслушал приговор суда, не тот, смертный, что сам себе определил на первом допросе, а мягкий, несмотря на длинный срок заключения, показалось ему, что заново родился.

Жанр, нужный всем

— Любите ли вы приключенческую литературу?

— Не люблю, но зачитываюсь.

Перед нами очередной сборник приключенческих повестей и рассказов, издаваемый «Московским рабочим». Теперь мы вправе говорить об установившейся, окрепшей традиции. Сборник приобрел своего читателя. Его выхода ждут, издание, судя по откликам, приобрело популярность, заняло свое место в нашем огромном книжном мире и, стало быть, оказывает определенное влияние на развитие приключенческой прозы.

Об этой области литературы сейчас довольно много пишут и говорят. Наконец-то много... Поэтому мне меньше всего хочется написать классическое послесловие с обзором или анализом публикуемых в сборнике произведений. Это гораздо лучше сделал бы профессиональный, беспристрастный критик. Я же, как автор, сравнительно недавно начавший работать в приключенческом жанре, такой беспристрастностью не обладаю. Мне хорошо помнятся те недалекие времена, когда мы, начинающие литераторы-приключенцы, имеющие в своем творческом багаже по нескольку рассказов или очерков или в лучшем случае повесть, собрались на свое первое совещание и столкнулись с целым рядом проблем, и в частности, с тем, что нужно начинать едва ли не с самого начала. Неискушенному читателю трудно представить, что еще лет пятнадцать назад приключенческая литература не имела ни одного собственного полноценного издания (напомню вскользь, что своего журнала она не имеет и до сих пор). Когда комсомольское издательство «Молодая гвардия», взявшее на себя роль застрельщика, решило выпустить первый, небольшого объема приключенческий сборник, то выяснилось, что его не из чего набрать. Составителям пришлось потрудиться немало.