И один в поле воин - Юрий Дольд-Михайлик

– Кончится война, и я расскажу вам любопытнейшие вещи, – сказал как-то инженер. – А сейчас… – он вздохнул, сейчас всё это мне самому так осточертело, даже вспоминать не хочется. Мозг – самая благородная часть человеческого организма, и он не терпит насилия. А меня торопят, торопят изо всех сил. Даже если я болен, не дают полежать, привозят домой всевозможные материалы и заставляют консультировать. А после того как я добился ещё одного усовершенствования – на меня начали наседать ещё больше. Только и слышу «Быстрее, быстрее, быстрее!»

– Хорошо, что вам хоть не приходится работать дома по ночам!

– Между нами говоря, я работаю иногда и дома, сам для себя. Как бы иначе я мог собраться с мыслями. Впрочем, это неинтересно. Только, прошу вас, не проговоритесь случайно об этом Штенгелю. Если он узнает, что кое-какие материалы я держу у себя в сейфе, могут возникнуть серьёзные неприятности.

В этот вечер Генрих долго не спал. Признание Лерро рождало новые мысли, новые планы.

Свадьба и смерть

За несколько дней до свадьбы прибыл приказ командования северной группы: Кубис назначался помощником Штенгеля по внутренней охране завода.

Такого счастливого поворота событий Генрих даже не ждал. Как выяснилось, посодействовал этому делу Штенгель. Он убедил командование, что раз уж Кубис должен породниться с Лерро и переехать к нему в дом, значит он должен быть причастен к охране завода и к охране личности самого главного инженера. Тем более, что сам Штенгель вынужден покинуть особняк Лерро – весь второй этаж отходит к молодожёнам.

Новое назначение Кубиса всем пришлось по душе: Альфредо Лерро радовался, что избавится от опеки слишком уже педантичного Штенгеля. Софья была счастлива, что её молодой муж, которого она ревновала ко всем женщинам, будет работать на глазах у отца. Мария-Луиза надеялась, что Штенгель переедет в замок и её собственный роман с ним продвинется настолько, что она сможет сменить траурный наряд вдовы на свадебный убор невесты. Генрих рассматривал новое назначение Кубиса как лишний шанс для осуществления своих планов.

И лишь Кубис совершенно равнодушно относился к переменам по службе. Он уже вошёл в роль будущего владельца отары, магазина и дома. Целые вечера он теперь проводил с Софьей, проверяя отчёты управляющего фермой и старшего приказчика магазина. И тут они нашли общий язык: радовались удачным операциям с фруктами, продаже шерсти, волновались, замечая неточности в отчётах, или, обнаружив подозрительный счёт, огорчались, что перевелись верные и честные слуги. Они единодушно пришли к мнению, что управляющий фермой – человек ненадёжный и его надо непременно сменить.

Кубис буквально менялся на глазах у тех, кто его знал. У него никогда не было ни пфеннига за душой, не то что недвижимого имущества, и теперь в нём вдруг проснулись алчность собственника, корыстолюбие. Он стал меньше пить вначале из соображения экономии, а затем проникшись сознанием своего нового положения в обществе. И хоть не мог отказаться от морфия, но старался уменьшить ежедневные дозы, даже советовался по этому поводу с Матини. Желая упорядочить свои дела, Кубис забрал у Генриха многочисленные расписки и вместо них выдал одну, причём пометил в ней и окончательный срок погашения долга – 1 января 1945 года. В газетах его теперь больше всего интересовали не военные сводки, а колебания валютных бюллетеней, цены на шерсть, мясо, фрукты. Если раньше Кубис хотел пышно отпраздновать свадьбу – пригласить чуть ли не всех офицеров штаба, то теперь он настаивал на очень ограниченном количестве гостей.

– Кубис, вы становитесь скупым, – заметил как-то Генрих.

– Я убедился, что щедрость – сестра бедности. Если денег мало – их не ценишь. Если есть капитал – его хочется увеличить.

Софья была в восторге от того, как разумно планирует их жизнь Пауль, как осторожен он в тратах, как умеет угадывать её желания с полуслова. Вообще между нею и женихом установилось такое взаимопонимание, которое бывает порукой счастливых браков. Кубис, сам того не замечая, медленно менял своё отношение к Софье. Он уже не относился к ней как к ненужному и обременительному довеску. Ведь она не требовала от него пылкой любви, была ласкова, ровна в обращении, хорошая хозяйка. Она вполне разделяла мнение, что сейчас не время для пышной свадьбы, да и вообще всякая парадность ни к чему: лучше деньги, ассигнованные на это отцом, потратить на различные хозяйственные усовершенствования.

Итак, гостей на свадьбе было мало. Софья пригласила свою кузину из Пармо, Штенгеля и графиню. Пауль – генерала Эверса, Генриха, Лютца и Лемке.

Кубис получил отпуск на три дня, и молодожёны тотчас же после обеда должны были выехать в Пармо, к Софьиной тётке, наследницей которой нежная племянница вскоре собиралась стать.

Но всё произошло не так, как планировали.

Когда все уселись за свадебный стол и генерал Эверс, на правах старшего, провозгласил первый тост, совершенно неожиданно появился курьер из штаба дивизии.

– Разрешите вручить, герр генерал, личную телеграмму.

Эверс стремительно поднялся и нетерпеливо выхватил телеграмму из рук курьера. Пробежав её одним взглядом, генерал мгновенье стоял совершенно неподвижно и вдруг покачнулся. Лютц, сидевший рядом, едва успел подхватить и поддержать генерала за плечи.

– Прикажете послать за врачом? – взволнованно опросил он.

– Не надо. Сейчас всё пройдёт… – чужим голосом ответил генерал и обвёл всех присутствующих долгим взглядом, задержав его на Лемке. – Выйду на балкон, и всё пройдёт…

– Я вынесу вам стул, – предложил Лютц.

– Не надо, – раздражённо бросил Эверс.

Выйдя на балкон, генерал плотно прикрыл дверь.

– Верно, семейные неприятности, – прошептала графиня. – Возможно, что-то с женой… Откуда телеграмма, вы не обратили внимания?

– Из Берлина, – ответил курьер. – Простите, что я принёс её сюда, но телеграмма срочная, и я считал…

– А жена у него в Дрездене, – не слушая объяснений, проговорила графиня.

– Возможно… – начал было Лютц.

На балконе прозвучал выстрел.

Все бросились к балконной двери.

Эверс лежал на полу, широко раскинув руки. Из виска тоненькой стрункой сочилась кровь.

Первым опомнился Лютц. Склонившись над генералом, он разжал пальцы, стиснутые в кулак, и осторожно вынул телеграмму.

Через его плечо Генрих прочёл:

«Немедленно выезжай на курорт», подписи не было.

Бледный как полотно Лютц стал на колени и приложил ухо к груди своего начальника. Сердце генерала Эверса не билось.