Безрассудная Джилл. Несокрушимый Арчи. Любовь со взломом - Пэлем Грэнвилл Вудхауз

Да эта штука чуть с ума меня не свела! Всякий раз, когда она попадалась мне на глаза, у меня родимчик начинался. Сегодня к вечеру я почувствовал, что больше не выдержу. Огорчить Люсиль, сказав ей об этом, я не хотел, а потому решил вырезать проклятущее полотно из рамы, а Люсиль сказать, что ее украли.

— Какое совпадение! Ведь именно так поступил старина Уиллер.

— Какой старина Уиллер?

— Он художник. Мой хороший друг. Картину написала его невеста, и, когда я ее слямзил, он ей сказал, что картину украли. Ему она вроде тоже не так уж сильно нравилась.

— Видимо, у твоего друга Уиллера тонкий вкус.

Арчи поразмыслил.

— Ну, все это не по моей части, — сказал он. — Лично я всегда этой картиной восхищался. Чертовски сочная штукенция, так мне казалось. Тем не менее, если вы относитесь к ней так…

— Именно так, можешь мне поверить!

— Ну, в таком случае… Вы же знаете мою неуклюжесть… Можете сказать Люсиль, что виноват только я…

Уигморская Венера улыбалась Арчи с пола улыбкой, показавшейся ему жалобной, молящей. На мгновение он ощутил угрызения совести, но затем закрыл глаза, скрепил сердце, грациозно подпрыгнул и приземлился на картину обеими ногами. Раздался треск рвущегося холста, и Венера перестала улыбаться.

— У-уф! — сказал Арчи, с раскаянием глядя на погибший шедевр.

Мистер Брустер его раскаяния не разделял. Второй раз за этот вечер он потряс ему руку.

— Мальчик мой! — произнес он дрожащим голосом, глядя на Арчи так, будто увидел его новыми глазами. — Мой милый мальчик, ты ведь прошел всю войну?

— Э? Ну да. Всю милую старую войну до самого конца.

— И какой у тебя был чин?

— Второго лейтенанта.

— Тебя следовало сделать генералом! — Мистер Брустер вновь горячо пожал ему руку. — Могу только надеяться, — добавил он, — что твой сын пойдет в тебя!

Есть некоторые комплименты — или комплименты, исходящие из определенных источников, — от которых скромность шатается в полном ошеломлении. И вот так зашаталась скромность Арчи.

Он судорожно сглотнул. Ему никогда не приходило в голову, что он услышит подобные слова от Дэниела Брустера.

— А как насчет того, старина, — сказал он почти надломленным голосом, — как насчет того, чтобы нам с вами просочиться вниз в бар и выпить по глоточку шербета?

Любовь со взломом[15]

Глава 1. Джимми заключает пари

За последние полчаса главная курительная «Клуба любителей прогулок» постепенно заполнялась и теперь была почти набита битком. Во многих отношениях «Любители» — наиприятнейший клуб в Нью-Йорке, пусть и не самый великолепный. Его идеал, как и клуба «Дикари», — уют без помпезности, и после одиннадцати часов вечера им владеют преимущественно сливки сценических подмостков. Все молоды, чисто выбриты и жаждут поговорить; разговоры же носят исключительно профессиональный характер.

В этот июльский вечер все собравшиеся в курительной пришли туда из театров. В большинстве явились прямо со сцены. Однако кое-кто побывал на премьере пьесы, самой последней из «бьющих “Раффлса” на все сто». В этом сезоне наблюдался подлинный бум спектаклей, герои которых со сцены чаровали зрителей куда сильнее, чем обворожили бы их при знакомстве в реальной жизни в сходных обстоятельствах. В пьесе, премьера которой только что состоялась, Артур Миффлин, примернейший молодой человек вне подмостков, пожинал теплейшие аплодисменты за ряд поступков, которые, соверши он их где угодно, кроме сцены, несомненно, воспрепятствовали бы ему остаться членом «Любителей», да и любого другого клуба. В элегантнейшем фраке и с обаятельной улыбкой на устах он взломал сейф, изъял ценные бумаги, а также ювелирные изделия и, без намека на румянец стыда, удалился через окно. На протяжении четырех действий он водил за нос сыщика и при помощи револьвера разделался с бандой преследователей. Публика, переполнившая зрительный зал, выражала горячее одобрение всем его деяниям.

— Полный успех, — сказал кто-то сквозь клубы дыма.

— Как все подделки под «Раффлса», — проворчал Уиллет, игравший суровых отцов в музыкальных комедиях. — Несколько лет назад они ни за что бы не рискнули поставить спектакль с героем-преступником. А теперь, сдается мне, зрители ничего другого видеть не желают. Не то чтобы они вообще знали, чего хотят, — заключил он скорбно.

«Красавица Булони», в которой Уиллет исполнял роль Сайруса К. Хиггса, чикагского миллионера, медленно угасала на диете из контрамарок, и, возможно, он был несколько предубежден.

Рейкс (амплуа — характерные роли) сменил тему. Стоит Уиллету приступить к перечислению бедствий, обрушившихся на злополучную «Красавицу», про общий разговор можно будет забыть. Уиллет, обличающий глупость зрителей, обычно произносил свой бесконечный монолог без пауз.

— На спектакле я заметил в зале Джимми Питта, — сказал Рейкс, вызвав общий интерес.

— Джимми Питта? А когда он вернулся? Я думал, он в Англии?

— Полагаю, приплыл на «Мавритании». Вошла в порт сегодня утром.

— Джимми Питт? — вмешался Саттон из театра «Маджестик». — Как долго он отсутствовал? Последний раз я видел его на премьере «Аутсайдера» в Асторе. Месяца два назад.

— Путешествовал по Европе, если не ошибаюсь, — сказал Рейкс. — Счастливец, что может позволять себе такое. Я бы очень не прочь, но увы!

Саттон стряхнул пепел с сигары.

— Завидую Джимми, — сказал он. — Не знаю никого, с кем я был бы так рад поменяться местами. Денег у него куда больше, чем положено иметь любому человеку, кроме профессионального плутократа. Силен как бык. И думается, ничего хуже свинки ему в жизни испытать не довелось. Родственников у него нет. И вдобавок не женат.

Последнюю фразу Саттон, который был женат три раза, произнес с особым чувством.

— Отличный типус Джимми, — согласился Рейкс, — даже учитывая, что он англичанин.

— Огромное спасибо, — сказал Миффлин.

— За что бы? Ах да! Прошу прощения, Артур! Вечно забываю, что ты тоже из них.

— Завтра же вытатуирую у себя на лбу британский флаг.

— Он улучшит твой облик, — одобрил Рейкс. — Так вот, о Джимми. Отличный типус, как, учитывая, что он англичанин, и следовало ожидать. Лучше, Артур?

— Намного, — сказал Миффлин. — Да, Джимми — отличный типус, один из наилучших. Я его много лет знаю. Учился с ним в одной школе, а потом в Кембридже. И там и там он был жутко популярен. И он поставил на ноги больше бедолаг, чем половина жителей Нью-Йорка, взятых вместе.

— Ну, — проворчал Уиллет, доведенный до мизантропии бедами «Красавицы», — и что тут такого? Очень и очень легко изображать филантропа, когда ты почти миллионер.

— Да, — с жаром сказал Миффлин, — но не так уж легко, если газета платит тебе тридцать долларов в неделю. Когда Джимми был репортером «Ньюс», за его счет жила целая компания. И