Женщины Цезаря - Колин Маккалоу

— Что ты сказал?

— С тех пор как boni услышали, что ты возвращаешься домой, они что-то замышляют против тебя. Они намерены отказывать тебе во всем. Они собираются отказаться ратифицировать твои мероприятия на Востоке, не признавать предоставленные тобой гражданства, не давать тебе земли для твоих ветеранов. И я подозреваю, что их тактика — держать тебя за пределами померия как можно дольше. Как только ты займешь свое место в Палате, ты сможешь точнее узнать их намерения. У них есть блестящий плебейский трибун Фуфий Кален, и я думаю, он собирается налагать вето на любое предложение, если это предложение будет в твою пользу.

— О боги, не может быть! Цезарь, что с ними происходит? Я увеличил дань Риму от восточных провинций с восьми тысяч талантов в год до четырнадцати тысяч! И ты знаешь, какова доля казны в трофеях? Двадцать тысяч талантов! Понадобятся два дня, чтобы показать во время триумфа всю мою добычу. Сколько кампаний я должен воспроизвести на платформах! Я отмечал триумфы на всех трех континентах! До меня этого не делал никто! Десятки городов названы моим именем или в честь моих побед, — города, которые я основал! Цари ходят у меня в клиентах!

Помпей согнулся в кресле, и слезы покатились по его щекам. Он не мог поверить в то, что никто в Риме не желает оценить его достижения.

— Я ведь не прошу сделать меня царем Рима! — воскликнул он, нетерпеливым жестом смахнув слезы. — Я прошу сущую мелочь по сравнению с тем, что я даю!

— Согласен, — сказал Цезарь, — но дело в том, что все они знают: сами они не смогли бы сделать этого. Они ненавидят воздавать триумфатору по заслугам.

— Да я еще и из Пицена.

— И это тоже.

— Так что же они хотят?

— Самое малое, Магн, — твои яйца, — тихо сказал Цезарь.

— Чтобы приставить их себе, потому что своих не имеют.

— Вот именно.

«Это тебе не Цицерон, — подумал Цезарь, глядя, как красное лицо Помпея твердеет. — Вот человек, который одним ударом может превратить boni в бесформенную массу. Но он этого не сделает. Не потому, что у него не хватит смелости. Раз за разом он доказывал Риму, что способен на все. Но где-то в глубине души он всегда сознавал, что все-таки он — не настоящий римлянин. Все эти союзы с родственниками Суллы говорили о многом. И он явно хвастался этим. Нет, он не является Цицероном. Но у них много общего. А я, римлянин из римлян, — что сделал бы я, если бы boni ударили меня так, как они собираются ударить Помпея Магна? Кем я стану — Суллой или Магном? Что могло бы меня остановить? И сможет ли что-нибудь остановить меня?»

В мартовские иды Цезарь наконец уехал в Дальнюю Испанию. Сведенное к нескольким словам и цифрам на одном листе пергамента, его жалованье было доставлено Луцием Пизоном лично. Потом Помпей устроил веселую вечеринку, на которой Цезарь осторожно дал понять Помпею, что с Луцием Пизоном стоит подружиться. Преданный слуга Бургунд, уже совсем седой, принес несколько вещей, необходимых Цезарю: хороший меч, хорошие доспехи, хорошую экипировку на случай дождливой погоды и зимних холодов, одежду и снаряжение для верховой езды. Кони — потомки старого боевого коня Двупалого. И у каждого — такие же раздвоенные копыта. Оселки, бритвы, ножи, инструменты, шляпа с широкими полями, какая была у Суллы, чтобы защищать лицо от южного испанского солнца. Совсем немного вещей. Три сундука среднего размера вместили все. Роскоши будет достаточно в губернаторских резиденциях в Кастулоне и в Гадесе.

Итак, с Бургундом, несколькими ценными слугами и писарями, Фабием и еще одиннадцатью ликторами, одетыми в алые туники, с топорами в фасциях, а также с принцем Масинтой, спрятанным в паланкине, Гай Юлий Цезарь отплыл из Остии на нанятом судне, достаточно большом, чтобы вместить багаж, мулов, лошадей — все необходимое для губернаторского антуража. На этот раз он не встретит пиратов. Помпей Великий прогнал их с морей.

Помпей Великий… Облокотившись на кормовой леер между двумя огромными рулевыми веслами, Цезарь смотрел, как берег Италии уходит за горизонт. Настроение его улучшалось, ум постепенно отпускал от себя и родину, и близких людей, и недругов. Помпей Великий. Время, проведенное с ним, оказалось полезным и плодотворным. Без сомнения, с годами симпатия к Помпею росла. Не потому ли, что и сам Помпей наконец вырос?

Нет, Цезарь, не злись на него. Помпей не заслужил, чтобы на него злились. Как бы ни было неприятно сознавать, что какой-то Помпей завоевал все и вся, факт остается фактом: этот Помпей завоевал все и вся. Отдай человеку должное, признай, что, может быть, ты сам способствовал его росту. Но беда роста заключается в том, что человек оставляет позади себя всех остальных. Так, как сам Цезарь оставляет сейчас позади себя Италию.

«Так мало людей способны расти по-настоящему! Их корни достигают скальной породы и останавливаются. И люди живут, вполне довольные собой. Но подо мной нет ничего, чего я не смог бы отбросить, а надо мной — бесконечность. Долгое ожидание закончилось. Я еду в Испанию. Наконец-то на законном основании буду командовать армией. Я возьму в руки живую машину, которую в хороших руках — в моих руках! — нельзя остановить, заставить свернуть с пути, разорвать, подавить. Я хотел быть высшим военачальником с тех самых пор, как мальчиком сидел на коленях старого Гая Мария и слушал его рассказы. Но до этого момента я даже не понимал, как страстно, как неистово я жаждал стать военачальником.

У меня будет под началом римская армия, и с нею я завоюю весь мир, ибо я верю в Рим, я верю в наших богов. И я верю в себя. Я — душа римской армии. Меня нельзя остановить, заставить свернуть с пути, разорвать, подавить».

ЧАСТЬ VI

МАЙ 60 Г. ДО P. X. — МАРТ 58 Г. ДО P. X

Гаю Юлию Цезарю, проконсулу в Дальней Испании, от Гнея Помпея Магна, триумфатора. Писано в Риме, в майские иды, в год консульства Квинта Цецилия Метелла Целера и Луция Афрания.

Ну, Цезарь, вверяю это письмо богам и ветрам в надежде, что первые подарят вторым достаточную скорость, чтобы дать тебе шанс. Другие просто пишут, но я — единственный, кто готов выложить деньги и нанять самое быстроходное судно, какое только смогу найти, лишь бы скорее доставить это письмо.

Boni сейчас в седле, и наш город разделился. Я мог бы жить при правлении «хороших людей», если бы они действительно что-то делали. Но у них единственная цель — абсолютно ничего не делать и блокировать любую фракцию, когда она пытается что-то изменить.

Им удалось отложить мой триумф до последних дней сентября, и сделали они это очень умно. Объявили, что я совершил для Рима слишком много и заслуживаю того, чтобы мой триумф проходил в день моего рождения! Поэтому я вынужден был слоняться по Марсову полю целых девять месяцев. Причина такого их отношения ко мне озадачивает меня. Я думаю, что их главное недовольство мной объясняется тем, что за мою жизнь я получал так много специальных назначений. В результате они сочли, что я представляю опасность для государства. По их мнению, моя цель — стать царем Рима. Это же полная чушь! Однако тот факт, что они знают, что это чушь, не останавливает их, и они продолжают твердить это.

Я в недоумении, Цезарь. Я не могу их понять. Если и существовал когда-либо истинный столп общества, так это, конечно, Марк Красc. Возможно, я отчасти понимаю их, когда они называют меня «пиценским выскочкой», «возможным царем Рима» и все прочее… но Марк Красc?! Зачем на него-то нападать? Он не представляет никакой опасности для boni, он сам по себе. Превосходное происхождение, колоссально богат и определенно не демагог. Красc безопасен! И я утверждаю это, будучи человеком, который его не любит, никогда не любил и не полюбит. Делить с ним консульство было все равно что лежать в одной постели с Ганнибалом, Югуртой и Митридатом. Он только тем и занимался, что принижал меня в глазах людей. Несмотря на это, Марк Красc не представляет опасности для государства.

Что же сделали boni с Марком Крассом, чтобы спровоцировать меня на его защиту? Они создали настоящий кризис, вот что они сделали. Кризис начался, когда цензоры выпустили контракты по сбору налогов с моих четырех восточных провинций. Главная вина лежит на самих публиканах! Они посмотрели, сколько трофеев я привез с Востока, подсчитали цифры — и решили, что Восток лучше любого золотого рудника. И они объявили абсолютно нереальные тендеры на эти контракты. Обещали казне немыслимые миллионы и рассчитывали на большую выгоду для себя. Естественно, они приняли самые высокие тендеры. Они обязаны так поступать. Но вскоре Аттик и другие публиканы-плутократы смекнули, что суммы, которые они обязались собрать для казны, воистину нереальны. Мои четыре восточные провинции не могут дать требуемую сумму, как бы жестко ни требовали с них публиканы.