Старшие сыновья - Борис Вячеславович Конофальский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
- Значит, выпивать не будем, спать не будем… Значит, у тебя опять дело?
- Самара, - он старался говорить как можно мягче, - понимаешь, у меня нет времени, совсем нет, сейчас можно сделать важное дело, очень важное дело, нельзя упускать шанс. Понимаешь?
- Что ещё за дело?
- Поверь мне, дело важное.
- Для кого оно важное? – спросила она зло. – Для тебя?
- Для всех, и для тебя тоже.
- Для меня важно, чтобы ты тут остался. Со мной, – говорит она резко. И добавляет: - Я старалась тебе понравиться. Всё делала…
- Ты мне понравилась, любить тебя большое удовольствие, и готовишь ты хорошо, и чисто у тебя в палатке, ни клещей, ни песка нет, но я сразу тебе сказал, что я жениться не собираюсь и оставаться тут не намерен. Ты знала всё заранее…
- Знала…, - всё так же зло говорит казачка.
- И будь помягче, характер у тебя такой, что просто ужас, так ты себе мужа никогда не найдёшь.
- Уже сватаются, – вдруг сообщает Самара.
Горохов, который как раз достал из коробочки детонатор для пластида, замер и взглянул на неё:
- Сватаются?
- Двое, - сообщила она с подковыркой, словно похвасталась.
- Ишь ты, и что, хорошие женихи?
Тут она чуть помрачнела и произнесла:
- Да один-то неплохой. Из Южного коша казак, степенный, уважаемый, но он второй женой зовёт. Его жена не рожает больше. А я второй не пойду. Не хочу.
Горохов на секунду представил семейную атмосферу в той семье, в которой Самара будет второй женой. Но сдержался и лишь хмыкнул, едва не засмеявшись.
- Что тут смешного? – резко спросила казачка.
- Так... Ничего… А кто второй? – он перевёл разговор, а сам достал из ящика карбоновую кольчугу,
- Второй… а-а… сопляк. Девятнадцать лет ему. Говорит, любит. Говорит, сразу свадьбу сыграем, если ты меня не возьмёшь замуж. Но бабы мне по секрету сказали, что он больше на приданое моё позарился.
- На приданое?
- А как же, я теперь невеста с приданым, – она перечисляет с гордостью: - Квадроцикл у меня отличный, ружьё новое, такое, каких и у наших казаков нет, денег сто двадцать рублей, серьги родовые есть. Я теперь невеста богатая.
Горохов улыбается:
- А ну пойди сюда.
- Чего? – она смотрит на него исподлобья.
- Иди сюда, - он тянет к ней руку.
Она отстраняется:
- Зачем это?
- Поцеловать хочу невесту с приданым.
Она задирает подбородок к потолку и говорит высокомерно:
- Перебьёшься. К городским своим езжай. Или к тем дурам, что голыми по кабакам пляшут.
- Ты глянь на неё! – восхищается инженер. - А раньше сама лезла.
- Думала, что замуж возьмёшь, вот и была ласковой.
- Так значит, не дашь по старой памяти? – Горохов усмехался и восхищался ею одновременно.
- Сказала же, я тебе не шалава городская. Я только мужу да, может, ещё жениху дам.
- Ну ладно, - честно говоря, инженер даже чуточку расстроился. Он поднял винтовку с оптикой и протянул её Самаре: - Держи.
- Мне? – удивилась она.
- Мне она там не пригодится. А тебе для приданого подойдёт, вещь дорогая, - он протягивает казачке ещё четыре полных обоймы к оружию. – Выбирай мужа получше.
А Самара, взяв обоймы, держит их, ждёт какое-то время и кидает их на войлок, а сама бросается на Горохова, обнимает его крепко, горячая, сильная, и целует в губы со всею страстью.
Горохов собрал вещи. Кажется, всё. Рюкзак тяжёлый, не поднять: баллон один весит килограммов десять, мина, гранаты, рации, патроны, сухпай. Самара сидит на полу, переплетает косу, она ещё не одета, а он уже берёт рюкзак, взваливает его на плечо, выходит на улицу. Мотоцикл – бак полон, на багажнике канистра с водой. И сумка с полным пакетом медицинской помощи. Тут тоже всё в порядке. Он кладёт рюкзак за канистрой, начинает крепить его ремнями. Почти рассвело, он оборачивается на запад. Смотрит на слепящий красный диск, который уже оторвался от барханов и летит в небо. Денёк… Денёк грозится быть жарким и в прямом, и в переносном смысле. Можно было бы уже и поесть, но некогда, пока что он достаёт сигарету. Жаль, что не удалось поспать этой ночью. Но это единственное, о чём он жалеет. Да, чуть не забыл проверить главное. Инженер хлопает себя по карманам. Коробка фильтра от противогаза тут, маска тоже при нём. Всё в порядке. Он поднимает глаза, к нему спешит Толик. Как раз вовремя.
- Слушай, - дурацкая у него манера начинать говорить ещё издали, - Женя сегодня уложит последние трубы, а нам ещё нужно почти три тысячи метров. Баржа с трубами ещё не вся выгрузилась, там эти портовые не торопятся, может, съездить поторопить их?
- Слушай, Толя, – Горохов делает паузу, подбирая слова. А сам лезет во внутренней карман пыльника, - сделай вот что… Найди Дячина, собери рабочих, возьми всё, что ценное, что сможете увезти. И езжайте к реке.
- Что? К реке? Зачем? Раму делать? Ты забыл? Она уже готова, только трубы на неё клади и пускай воду.
- Толя, послушай меня внимательно, чтобы не задавать лишних вопросов, – он протягивает Баньковскому свёрток с золотом, который получил от Папы, и катушку драгоценной оловянной проволоки, - вот, возьми. Рассчитаешься с людьми. Тут хватит и тебе, и Дячину, и всем рабочим, всем хватит, учитывая премиальные. Но сейчас вы соберёте всё ценное, поедете к реке, поймаете любую баржу, что идёт на север, и уплывёте отсюда.
- Что? Уплывём? А вышка? А вода? – не понимал Баньковский.
- Всё бросаешь тут и бежишь отсюда. Толя, у нас скоро будут неприятности, уводи отсюда людей. Побыстрее. Вышку и воду - всё бросаешь; за те деньги, что ты занял на наше дело, не переживай, никто у тебя ничего никогда не спросит.
- А ты? – всё ещё не понимал Толик.
- А я закончу дела и найду тебя в Соликамске. Ты
