Жизнь моряка - Дмитрий Лухманов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Качаясь на высоких реях, люди боролись с вырывавшимися из рук складками тяжелых, сразу намокших парусов и старались их закрепить.
Я не отходил от руля.
Помощники хлопотали на палубе, каждый у снастей своей мачты.
В громе моря и неба, освещенный зеленым фосфором вспененной воды и непрерывными вспышками синих молний, весь в сверкающей пене, несся «Товарищ» на юго-запад.
Медленно тянулось время…
Вдруг сразу, внезапно оборвался ливень. Вспышки молний стали все реже и реже… Вяло пробурчал и смолк гром… Хлопнув о мачты, повисли паруса. Корабль замедлил ход… Море потемнело, небо начало быстро светлеть…
Одна за другой начали редеть и раздвигаться тучи, выплыла яркая, ласковая луна, звезды покойным светом облили и корабль, и мокрых, усталых людей, медленно спускавшихся с вант, и кормовую палубу с застывшими у штурвала рулевыми в блестящих, точно покрытых желтым лаком дождевиках, с которых тяжело падали застрявшие в складках капли дождя.
Шквал прошел.
Я созвал всю команду и поблагодарил за дружную и хорошую работу. Все были веселы.
— Ну, ребята, а подвахтенных я все-таки не отпущу. Покурите, отдохните и опять паруса прибавлять, а то после шквала маленький ветерок задул с норда, нам терять его нельзя.
— В другой раз он, черт, не поймает меня врасплох, — сказал старший помощник Эрнест Иванович. — Сколько пресной воды даром пропало! Я уже очистил одну освободившуюся цистерну. Надо будет из ютовых шпигатов провести рукава в трюм, в цистерну…
Но в течение следующих дней прошло столько шквалов и дождей, что большая цистерна с водой, выпитая нашим экипажем после Мадейры, стала почти полна. Не хватало только трех тонн. И так как в последующие дни шквалы прошли сухие, то Эрнест Иванович не переставал твердить:
— Эх, три тонны, три тонны мне еще!
Желание старшего помощника исполнилось. После небольшого перерыва прошло такое количество тропического дождя, что мы наполнили не только цистерну, шлюпки, пустые бочки из-под солонины, но прямо не знали, куда деваться от лившейся на нас воды. С тех пор шквалы с дождем получили прозвище «тритоны Эрнеста Ивановича». Один из «тритонов» испортил нам и праздник 7 ноября.
С утра все было хорошо. Был выпущен специальный номер художественно иллюстрированной стенной газеты.
В восемь часов вместо обычно подымаемого в море маленького кормового флага был поднят самый большой и самый новый наш флаг. Такие же «стеньговые» флаги были подняты на верхушках всех мачт.
В одиннадцать часов, перед обедом, был назначен парад. Весь экипаж оделся в белую форму и выстроился на палубе. Я обошел фронт, принял рапорты, поздравил экипаж с девятой годовщиной Великого Октября.
Затем на палубу, за отсутствием на «Товарище» чеканных серебряных жбанов, вынесли два чистых эмалированных ведра с крюшоном и несколько чайных чашек.
Крюшон был сделан из мадеры, порядочно разбавленной кипяченой водой, но подкрепленной ромом из консервированных фруктов, варенья и специально сохраненных для этого дня фуншалских ананасов. Вышло очень недурно, но, к сожалению, крюшон, как и все напитки на «Товарище», был теплый, и это сильно снижало его прелесть.
Я первым черпнул чашкой из ведра и предложил тост за процветание первой в мире республики рабочих и крестьян, за ее вождей, за Коммунистическую партию и за нашу смену — подрастающую и крепнущую молодежь.
Второй тост был за товарищей на «Товарище» и за наше счастливое плавание.
Оба тоста были покрыты дружным «ура».
Один из помощников, вооружившись суповой ложкой и вилкой, привязанной к палочке, немного напомнившей острогу, стал к ведрам за раздатчика, и ребята по очереди потянулись с чашками.
После обеда назначен был митинг, а в четыре часа — вечер самодеятельности, который был неожиданно прерван шквалом. Пришлось убирать гроты и брамсели.
Шквал пронесся необычайно быстро, и в семь часов вечера «Товарищ» под всеми парусами снова мирно покачивался на океане.
Вместо сорванной программы вечера пришлось ограничиться фейерверком. Сожгли несколько фальшфейеров и пустили полдюжины сигнальных ракет, благо вблизи не было ни одного судна и никто не мог принять наши ракеты за сигнал бедствия.
В открытом океане, за десять тысяч километров от Родины, мы смогли поздравить далеких друзей и родных с радостным праздником.
Какое великое изобретение радиотелеграф!
Когда «Товарищ» вступил в штилевую полосу, я отправил циркулярное радио на английском языке всем судам, находившимся между десятым градусом южной широты и экватором:
«Командир советского учебного парусного корабля «Товарищ», позывные РЙУ, просит пароходы, приближающеся к экватору, сообщить, когда, кто, в какой долготе, широте потерял зюйд-остовый пассат и вступил в штилевую полосу».
Я был засыпан ответами с невидимых пароходов. Эти ответы помогли нанести на карту довольно точную линию южной границы штилевой полосы. Большинство ответов было чрезвычайно любезно. Некоторые капитаны осведомлялись, все ли у нас благополучно и не терпим ли мы какой-нибудь нужды. Один, по всей вероятности очень молодой, англичанин протелеграфировал нам целую инструкцию о пересечении парусными судами экватора в октябре и ноябре. Эту инструкцию он целиком списал из руководства Финдлея, и мы не могли отказать себе в удовольствии послать ему ответную радиотелеграмму:
«Благодарим, руководство Финдлея имеется на судне».
Однажды мы приняли радио следующего содержания:
«Всем судам, имеющим врача. Английский грузовой пароход «Оркла», позывные РМО, широта 6°20′ северная, долгота 32°15′ западная, просит сообщить, какие рекомендуется принять меры и можно ли обойтись судовыми средствами при открывшейся тяжелой грыже. Аптека имеется. Капитан Гриффит».
Мы, конечно, сообщили ему немедленно все, что мог посоветовать по этому поводу наш доктор.
А сколько человеческих жизней было спасено в море благодаря радиотелеграфу!
Теперь уже не довольствуются установкой радиостанций на самом корабле. Даже спасательные шлюпки снабжаются маленькими станциями со складывающимися, как телескоп, пустыми внутри мачтами. И если в момент гибели корабля случайно никто не откликнется на его призывы SOS — «спасите наши души» — и его экипаж вынужден будет спасаться на шлюпках, то он может продолжать свой призыв о помощи до тех пор, пока его не услышит какое-нибудь судно. Чрезвычайно редки случаи, когда люди с погибшего корабля носятся по морю на шлюпках или плотах неделями и в конце концов, никем не замеченные, гибнут от голода и жажды.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});