100 великих поэтов - Виктор Еремин

2 сентября тело Марины Ивановны похоронили в правой стороне кладбища Елабуги, около стены. Часто пишут, что Георгий не хоронил мать и не был на кладбище. Но недавно в елабужских архивах найдены документы, доказывающие тот факт, что именно Георгий был главным организатором похорон.

Сергей Эфрон был расстрелян в том же 1941 году.

Георгий Эфрон после гибели матери долго скитался, был эвакуирован в Ташкент, где учился в школе. Известно, что здесь эвакуированный критик К. Зелинский, ссылаясь на недоразумение, просил у юноши прощение за отказ в публикации последнего сборника Марины Цветаевой. Поддерживали Георгия тетки, сестры Эфрона, и гражданский муж Ариадны Эфрон. В 1943 году Георгий Эфрон поступил в Литературный институт, успешно учился, но за два месяца до окончания первого курса был призван на фронт и погиб в первом же бою 18 июня 1944 года под деревней Друйка Браславского района Витебской области. Известно, что он был тяжело ранен в бою и отправлен в медсанбат, куда не прибыл. Могила погибшего сына великой поэтессы неизвестна.

Ариадна Эфрон была реабилитирована в 1955 году, жила одиноко (мужа ее репрессировали и расстреляли в начале 1950-х годов) и скончалась в Тарусе 27 июня 1975 года.

ВЛАДИМИР ВЛАДИМИРОВИЧ МАЯКОВСКИЙ (1893-1930)

7 июля 1893 года лесничему имеретинского села Багдады близ Кутаиса Владимиру Константиновичу Маяковскому исполнялось тридцать шесть лет. Гостей не приглашали, поскольку супруга лесничего Александра Алексеевна была на сносях. В 10 часов утра она родила сына – замечательный подарок мужу на день рождения. Так что отмечали сразу два праздника.

У Маяковских уже были две дочери – Людмила[335] и Ольга[336]. Сыновья Александр и Константин умерли в младенчестве, поэтому мальчика ожидали с особым нетерпением. Окрестили его в честь отца Владимиром.

Воспитанием детей занималась мать. Владимир очень любил ее. Александра Алексеевна умерла на восемьдесят седьмом году жизни. Она похоронила сына, видела его великую посмертную славу, написала о нем книгу «Детство и юность Владимира Маяковского».

В 1902-1906 годах Володя учился в Кутаисской гимназии. Здесь мальчик встретил первую русскую революцию. В двенадцать лет он познакомился с подпольной литературой и даже участвовал в революционных выступлениях и забастовках гимназистов, в частности, в демонстрации по поводу убийства Николая Баумана[337].

19 февраля 1906 года в семью Маяковских неожиданно пришло тяжелое горе – умер Владимир Константинович Маяковский. Накануне он уколол иголкой палец. Началось заражение крови, и Маяковский-старший скончался в страшных мучениях на сорок восьмом году жизни. С этого времени Владимир Владимирович стал очень мнительным человеком: боялся порезов, всегда носил с собой йод, маленькую мыльницу и дополнительный, стерильно чистый платок.

Оставаться жить в Кутаисе для Маяковских было тяжело. По предложению Людмилы мать заняла 200 рублей, продали все имущество и переехали в Москву. Там сняли трехкомнатную квартиру. Одну комнату стали сдавать, в двух жили сами. Удалось выхлопотать пенсию в 50 рублей. Сестры раскрашивали коробочки, шкатулки, пасхальные яйца. Владимир относил их и продавал в кустарный магазин на Неглинной.

В начале 1908 года будущий поэт вступил в РСДРП (б) и с согласия матери бросил гимназию[338]. Вскоре он стал членом Московского комитета РСДРП (б). Партийная кличка его была товарищ Константин.

В конце марта 1908 года Владимир был арестован за работу в подпольной типографии. Чтобы не выдать товарищей, ему пришлось срочно съесть блокнот с адресами вместе с переплетом. Маяковскому грозили восемь лет каторги. Следователи были поражены, когда стало известно, что он несовершеннолетний, поскольку внешне выглядел старше двадцатилетнего. Владимира отдали под особый надзор полиции по месту жительства. Второй раз его арестовали 18 января 1909 года по доносу филера[339], но не смогли доказать вину и отпустили через полтора месяца. Третий раз Маяковский был арестован 2 июля 1909 года по делу причастности к организации побега тринадцати политических каторжанок из московской Новинской тюрьмы. 11 месяцев он просидел в одиночной камере Бутырской тюрьмы и был освобожден в январе 1910 года как несовершеннолетний.

О тюремных днях третьего ареста поэт вспоминал: «Важнейшее для меня время. После трех лет теории и практики – бросился на беллетристику. Перечел все новейшее. Символисты – Белый, Бальмонт. Разобрала формальная новизна. Но было чуждо. Темы, образы не моей жизни. Попробовал сам писать так же хорошо, но про другое. Оказалось так же про другое – нельзя. Вышло ходульно и ревплаксиво. ‹…›:

Исписал таким целую тетрадку. Спасибо надзирателям – при выходе отобрали. А то б еще напечатал! Отчитав современность, обрушился на классиков. Байрон, Шекспир, Толстой. Последняя книга – “Анна Каренина”. Не дочитал. Ночью вызвали “с вещами по городу”». С этой тюремной тетради стихов Маяковский исчислял начало своего творчества.

После освобождения из тюрьмы Владимир прервал партийную работу и решил «делать социалистическое искусство». В 1911 году он поступил в Училище живописи, ваяния и зодчества – единственное место, куда приняли без свидетельства о благонадежности. Здесь Маяковский познакомился с Давидом Бурлюком[340], сыгравшим огромную роль в судьбе поэта. Поэт так описал их первую встречу: «В училище появился Бурлюк. Вид наглый. Лорнетка. Сюртук. Ходит напевая. Я стал задирать. Почти задрались». Вскоре они подружились. Владимир Владимирович рассказывал: «Днем у меня вышло стихотворение. Вернее – куски. Плохие. Нигде не напечатаны. Ночь. Сретенский бульвар. Читаю строки Бурлюку. Прибавляю – это один мой знакомый. Давид остановился. Осмотрел меня. Рявкнул: “Да это же ж вы сами написали! Да вы же ж гениальный поэт!” Применение ко мне такого грандиозного и незаслуженного эпитета обрадовало меня. Я весь ушел в стихи. В этот вечер совершенно неожиданно я стал поэтом.

Уже утром Бурлюк, знакомя меня с кем-то, басил: “Не знаете? Мой гениальный друг. Знаменитый поэт Маяковский”. Толкаю. Но Бурлюк непреклонен. Еще и рычал на меня, отойдя: “Теперь пишите. А то вы меня ставите в глупейшее положение”.

Пришлось писать. Я и написал первое (первое профессиональное, печатаемое) – “Багровый и белый” и другие.

Всегдашней любовью думаю о Давиде. Прекрасный друг. Мой действительный учитель. Бурлюк сделал меня поэтом. Читал мне французов и немцев. Всовывал книги. Ходил и говорил без конца. Не отпускал ни на шаг. Выдавал ежедневно 50 копеек. Чтоб писать не голодая…»