Приключения, почерпнутые из моря житейского. Саломея - Александр Вельтман

— Что ж он теперь чувствует?

— А бог его знает… Тут ведь выходят такие обстоятельства… что не приходится говорить…

— Говори, говори.

— Ведь вам известно, чай, что у нас на пансионе мадам?

— Ну! — произнес доктор улыбнувшись, — так что ж такое?

— Хм! Как что? Ведь оно уж известно что…

— Что ж такое? говори.

— Известно, что барин вздумал на ней жениться.

— Неужели?

— Да-с, жениться; что ж бы, кажется, батюшка Иван Федорович, жениться не штука; да женись он на русской, так оно бы и ничего: знаешь, как за все приняться, и поговорить и объясниться можно; а то, сударь, вздумал жениться на француженке!.. Ну, признательно вам сказать, тут уж не до ладу, а как бы не до мату.

— Что ж такое сделалось?

— Что сделалось? оно, кажись, и ничего: все смирно, ни шуму, ни брани, тишина гробовая; да что ж из этого-то?… Ты думаешь вдоль, а она поперек, ты так, а она так… и объяснения никакого нет!.. Будь она хоть мужичка, да русская, так и знал бы, как за нее взяться; а то… черт, прости господи, ее знает!.. Вчерась, примерно, назначили свадьбу; следовало бы уж в церковь ехать; а она, вдруг: «Ах! мне дурно! не могу!..» Ах ты, господи! Известное дело: какой невесте перед замужством дурно не бывает, а она: не могу, да и не могу! Вот тебе и раз!.. В церковь не поехала, барина к себе на глаза не пускает, больна не больна — уперлась, да и кончено; а барин-то… да извольте посмотреть, сами увидите. Такой стал, что жалостно взглянуть. Если бы еще пилюльки принимал, что вы изволили прописывать, так оно бы, может быть, и ничего; а то и на пилюльки смотреть не хочет. Говоришь, говоришь: ваше превосходительство! вы кушать-то кушаете, а пилюльки-то не принимаете; а еще сами изволили сказать, что желудок ваш не варит, а пилюльки-то способствуют сварению желудка, — куда!..

Доктор, считая необходимым знать обстоятельства, от которых проистекали недуги пациента, терпеливо выслушал Бориса и, наконец, вошел в спальню Платона Васильевича.

Платон Васильевич сидел в вольтеровских креслах в каком-то онемении, положив руки на бочки. Он уже готов был взяться за колокольчик, когда вошел доктор.

— Борис! — начал было он, — ах, это вы, Иван Федорович! Что? были? Лучше?… Прошла опасность?

— Здравствуйте, Платон Васильевич, — сказал доктор вместо ответа, садясь подле старика и всматриваясь в него.

— Прошла опасность? — повторил Платон Васильевич.

— Какая опасность?

— Стало быть, и не было опасности?

— Никакой… будьте спокойны. — Ну, слава богу, слава богу!

— Вы несколько встревожены, — сказал доктор, взяв руку Платона Васильевича и щупая пульс.

— Очень натурально; нельзя же… Сон меня очень одолевает… Тут совсем бы не до спанья… а так и клонит…

— Это маленькая слабость. Я пропишу вам порошочки.

— Да, да, хорошо… крепительные… в мои лета не мешает подкрепиться иногда… мне же силы еще нужны…

— Конечно, конечно.

— Так никакой опасности нет, вы говорите?

— Ни малейшей.

— Слава богу; а меня так перепугало… Скажите, я по сию пору не понимаю, что за припадок… ведь это просто припадок был?

Доктор посмотрел на старика и отвечал:

— Да, просто припадок.

— Однако ж я боюсь, чтоб он не возвратился… Пожалуйста, Иван Федорович, вы побудьте при ней…

— А вот, я посмотрю ее, — сказал Иван Федорович, которого подстрекало любопытство взглянуть на невесту Платона Васильевича. «Старики, — думал он, — имеют вкус в выборе».

— Да, да, да, посмотрите, — сказал Платон Васильевич, — да придите сказать мне.

— Непременно.

И доктор, сопровождаемый Борисом, пошел в дом. Подле подъезда стояла карета. Доктор не обратил на это внимания, но Борис спросил у кучера:

— Ты, брат, с кем приехал?

— Ни с кем.

— Как ни с кем?

— Да так, ни с кем.

— Да ты чей?

— Да ничей; экономической.

— Экая собака! Слова-то молвить добром не умеет! — сказал Борис сердито, торопясь за доктором, который, дорожа временем, ходил, всходил и нисходил не так, как те, которые растягивают свои шаги, слова и действия для сокращения времени.

— Пожалуйте сюда, — сказал Борис, отворяя двери, которые вели в комнаты, занимаемые Саломеей.

Доктор вошел.

Подле великолепного столика, уставленного всеми принадлежностями дамской канцелярии по департаменту сердечных сообщений, сидела дама в шляпке с пером, в бархатном— бурнусе, перчатки на руках. По всему было видно, что она собралась уже куда-то ехать, но присела только затем, чтоб черкнуть коротенькую записочку — и марш по важному делу.

— Жюли!.. — крикнула она, вложив записку в конверт и вставая с места.

Доктор поклонился ей.

— Что вам угодно?… — спросила она, несколько смутясь.

— Я доктор. Мосье Туруцкий просил меня посетить больную… можно к ней войти.

— Здесь никого нет, кроме меня, а я не нуждаюсь в докторе, — отвечала сухо Саломея. — Жюли, ты отдашь письмо господину Туруцкому. Проводи меня до кареты.

Поклонясь доктору, она вышла.

— Что ж это значит? — спросил изумленный доктор у Бориса.

— А бог ее знает, что! Изволите видеть сами? — отвечал Борис. — Вот она, француженка-то; изволите видеть? Делает, что хочет: здоровехонька, а говорит, что больна, — и ничего, как с гуся вода. Я говорил барину: какая, дескать, это болезнь, ваше превосходительство, — это просто причуда. Вот оно так и вышло. А барин с ума сходит, гоняет узнавать о здоровье. Ах ты, господи! Вот барыня-то!.. Жули! Куда ж это поскакала госпожа-то твоя?

— А я почему знаю! — отвечала Юлия, вбегая на лестницу, — она только велела мне отдать это письмо генералу и сдать ему все вещи в целости и сохранности. — На, отдай барину.

— Вот тебе раз!.. Это что за штука? — сказал Борис.

— Стало быть, она совсем уехала? — прибавил доктор.

— Да если бы совсем, черт с ней! Надо доложить барину…

— Постой, постой, — вскричал доктор, — это невозможно!.. Он не перенесет; надо его приготовить к этой неожиданности… Дай сюда письмо.

Слабо наложенная облатка сама собою отстала, и доктор прочел:

«Милостивый Государь! Благодарю вас за оказанное мне внимание и еще больше за честь, которую вы хотели мне сделать, предлагая мне супружество с вами. Но я не нахожу в себе довольно сил принять эту честь; а потому не могу долее и оставаться в вашем доме; тем более что это уже будет касаться до личной моей чести.

NB. Юлия вручит вам и деньги и вещи, которыми вы предлагали мне пользоваться».