"Взлет и падение Третьего рейха" - Уильям Ширер

Перед Адольфом Гитлером стояла дилемма. Как он изложил в директиве ОКВ после "майского кризиса", его цель заключалась в том, чтобы "военными действиями уничтожить Чехословакию", о чем Чемберлен конечно не знал. Принять англо-французский план, с которым Чехословакия согласилась, хотя и неохотно, означало не только получить Судетскую область, но и нанести ощутимый удар Чехословакии, поскольку она становилась беззащитной. Но это не были военные действия. Фюрер же намеревался не только унизить президента Бенеша, который нанес ему обиду в мае, но и доказать бесхребетность правительств западных стран. Для этого была необходима именно военная оккупация. Она могла оказаться и бескровной, как в случае с Австрией, но непременно должна была осуществиться. Он жаждал взять реванш над выскочками чехами.

Вечером 22 сентября два государственных деятеля больше не встречались. Чемберлен лег спать с нерешенной проблемой, а когда проснулся на следующее утро, то, постояв на балконе, полюбовавшись Рейном, позавтракав, написал Гитлеру письмо. Он передаст новые требования Германии чешскому правительству, но не уверен, что оно их примет. Более того, он не сомневается, что правительство Чехословакии будет сопротивляться немедленной оккупации. Но он готов предложить Праге, поскольку о передаче Судетской области Германии обе стороны уже договорились, до практического присоединения ее к рейху право поддерживать там закон и порядок предоставить судетским немцам.

О таком компромиссе Гитлер не хотел и слышать. Заставив премьер-министра прождать практически весь день, он послал ответ, опять перечислив все притеснения, которым будто бы подвергались немцы со стороны чехов. Он отказался умерить свои требования и заявил, что "речь теперь, вероятно, идет о войне". Ответ Чемберлена был краток. Он попросил Гитлера изложить все требования на бумаге и приложить карту, а на себя взял роль посредника в передаче этих требований Праге. "Я не вижу, что еще могу сделать, находясь здесь, — заявил он. — Я намерен возвратиться в Англию".

Перед отъездом он еще раз встретился с Гитлером в отеле "Дризен". Встреча состоялась в 10. 30 вечера 23 сентября. Гитлер представил свои требования в виде меморандума и приложил карту. Чемберлен был поставлен в жесткие временные рамки. Чехословакия должна была начать эвакуацию населения с территорий, отходящих к Германии, в 8 часов утра 26 сентября, то есть через два дня, и завершить ее 28 сентября.

"Но это же ультиматум! " — воскликнул Чемберлен. "Ничего подобного! " — живо возразил Гитлер. Когда Чемберлен заметил, что это нельзя назвать иначе как немецким словом "диктат", Гитлер сказал: "Это вовсе не диктат. Взгляните на документ, он озаглавлен словом "меморандум".

В этот момент адъютант принес фюреру срочную телеграмму. Гитлер пробежал ее глазами и передал переводчику Шмидту: "Прочтите господину Чемберлену". Шмидт прочитал: "Только что Бенеш объявил по радио всеобщую мобилизацию в Чехословакии".

Как вспоминал позднее Шмидт, в комнате воцарилась мертвая тишина. Потом заговорил Гитлер: "Теперь вопрос, конечно, закрыт. Чехословакия и не подумает отдать Германии какие-либо территории".

Согласно записям Шмидта, Чемберлен возражал. В действительности разгорелся жаркий спор.

"Чехи первыми объявили мобилизацию", — сказал Гитлер. Чемберлен возразил: "Первой объявила мобилизацию Германия… " Гитлер отрицал, что в Германии была проведена мобилизация.

Переговоры затянулись до утра. В конце концов Чемберлен спросил, является ли меморандум Гитлера его последним словом. Когда Гитлер ответил, что да, является, премьер-министр сказал, что нет смысла продолжать переговоры. Он сделал все, что мог, но его попытки не увенчались успехом. Он уезжает с тяжелым чувством, потому что надежды, с которыми он приехал в Германию, разбиты.

Немецкий диктатор не хотел, чтобы Чемберлен сорвался с крючка, и пошел на "уступки". "Вы один из немногих, для кого я когда-либо делал подобное, — с живостью заметил он. — Я готов установить окончательную дату для эвакуации чехов — 1 октября, если это упростит вашу задачу". Сказав это, он взял карандаш и сам исправил дату. В действительности это не было уступкой, ведь 1 октября было давно назначенным днем "X" {Меморандум предписывал вывести все чешские войска, в том числе подразделения полиции, к 1 октября с больших территорий, заштрихованных на карте красным цветом. Судьбу территорий, заштрихованных зеленым цветом, предстояло решить в ходе плебисцита. Все военные сооружения на этих территориях предписывалось оставить нетронутыми. Коммерческие, транспортные материалы, особенно подвижной состав железных дорог, передавались немцам неповрежденными. Наконец, не должны были вывозиться продукты питания, товары, скот, сырье и т. д. Сотни тысяч чехов, проживавших в Судетской области, лишались права забрать с собой свой скарб или корову. — Прим. авт. }.

Это, казалось, подействовало на премьер-министра. Как вспоминал Шмидт, Чемберлен "высоко оценил соображения фюрера по этому вопросу". Тем не менее он добавил, что не готов принять или отвергнуть предложения, а может только передать их.

Лед, однако, был сломан. К половине второго ночи, когда встреча подошла к концу, несмотря на все разногласия, эти два человека были близки друг другу, как никогда. Я имел возможность наблюдать сцену их прощания у дверей отеля с расстояния двадцати пяти футов из своей импровизированной радиостудии, которую оборудовал в комнате портье. Сердечность их прощания поразила меня. Шмидт записывал слова прощания, которые мне не удалось расслышать.

"Чемберлен сердечно прощался с фюрером. Он сказал, что у него появилось чувство, будто между ним и фюрером установились отношения доверия в результате переговоров, прошедших в последние дни… Он не терял надежды, что существующие трудности будут преодолены. После этого он был бы рад обсудить оставшиеся проблемы с фюрером в том же духе.

Фюрер поблагодарил Чемберлена за эти слова и сказал, что тоже на это надеется. Как он неоднократно отмечал, чешская проблема — его последние территориальные притязания в Европе".

Отказ от дальнейших территориальных притязаний, казалось, произвел впечатление на премьер-министра; недаром, выступая в палате общин, он отметил, что Гитлер заявил об этом "со всей серьезностью".

Когда Чемберлен около двух часов ночи вернулся в гостиницу, один из журналистов спросил его: "Положение безнадежно, сэр? " "Я бы этого не сказал, — ответил премьер-министр. — Теперь все зависит от чехов". Ему, вероятно, не пришло в голову, что это зависело также и от немцев, выставлявших наглые требования.

Как только премьер-министр вернулся в Лондон, он сразу сделал то, чего, как он заявлял Гитлеру, делать не собирался: стал убеждать британский кабинет принять новые требования нацистов. Однако неожиданно ему пришлось столкнуться с сильной оппозицией. Ему твердо противостоял Дафф Купер, первый лорд адмиралтейства, и, как ни странно, такую же позицию занял лорд Галифакс, хотя и без явной охоты. Чемберлен не смог уговорить свой кабинет. Не убедил он и французское правительство, которое 24 сентября отвергло Годесбергский меморандум и в тот же день объявило частичную мобилизацию.

Когда в воскресенье, 25 сентября, в Лондон прибыли французские министры во главе с премьером Даладье, английское и французское правительства узнали, что Чехословакия отклонила Годесбергские предложения {Ответ Чехословакии — документ трогательный и пророческий. В нем говорилось, что Годесбергские предложения лишают ее "гарантий на существование как нации". — Прим. авт. }. Франции не оставалось ничего, кроме как подтвердить свою верность союзническим обязательствам и обещать прийти на помощь Чехословакии в случае, если она подвергнется нападению. Но Франции нужно было знать, как поведет себя Англия. Окончательно загнанный в угол — по крайней мере, так казалось — Чемберлен согласился сообщить Гитлеру, что если Франция в силу союзнических обязательств по отношению к Чехословакии окажется в состоянии войны с Германией, то Британия будет считать себя обязанной поддержать ее.

Но сначала он обратился с последним воззванием к немецкому диктатору. 26 сентября Гитлер должен был выступать в берлинском Шпортпаласте. Чемберлен послал ему личное письмо, в котором убеждал не сжигать мостов. Вечером 26 сентября на специальном самолете письмо повез в Берлин верный помощник Чемберлена сэр Гораций Вильсон.

После отъезда Чемберлена из отеля "Дризен", рано утром 24 сентября, немцы пребывали в мрачном расположении духа. Теперь, когда они стояли практически на пороге войны, эта перспектива перестала им нравиться, по крайней мере некоторым из них. Поздно поужинав, я прохаживался по вестибюлю гостиницы. Там же находились Геринг, Геббельс, Риббентроп, генерал Кейтель и другие. Они были увлечены разговором. Перспектива войны, казалось, их озадачила.