Экипаж Меконга - Е Войскунский

- Какая там уха! - грубо сказал Вова.

Он поднял леску и схватил рыбу рукой. Кулак его сжался, пальцы прошли сквозь бычка, как сквозь пустое место.

- Видали?!

- Рыбка прошла через кольцо Мебиуса! - воскликнул Привалов. - Она проницаема!

- Нетрудно догадаться, - проворчал Колтухов. - Только вот как она на крючке держится? Крючок-то из обычного вещества...

Григорий Маркович взял леску, внимательно осмотрел бычка, потрогал пальцем крючок. Затем он прошелся по комнате, немного сутулясь.

- Бахтияр Халилович, - сказал он, остановившись перед стариком, помните, Бенедиктов писал в дневнике, что проницаемые собачки без труда лакают непроницаемую жидкую похлебку?

- Помню.

- Это, - москвич ткнул пальцем в бычка, - из того же ряда явлений. Кажется, я начинаю понимать.

Багбанлы почесал мизинцем густую бровь.

- Вы хотите сказать, - начал он, - что если широко разинуть пасть...

- Да! - Григорий Маркович заговорил быстро и оживленно. - Ведь свойство проницаемости не существует само по себе. Оно проявляется лишь при встрече с обычным веществом. Так, Бахтияр Халилович? Это же ваша мысль: защитные слои поверхности один за другим раскрываются навстречу проницанию. Но этот эффект, очевидно, имеет только одно направление: снаружи внутрь. Понимаете, товарищи? Если двигаться из середины вещества наружу - ничего не выйдет. Поверхности не будут раскрываться. Когда проницаемые собаки Бенедиктова хватали куски мяса, их зубы, расположенные близко к наружным полостям, не могли удержать мясо - оно проваливалось сквозь челюсти. А жидкая пища сразу попадала в глубокие полости горла, где проницаемости изнутри наружу не было. Так же и здесь: рыба с широко раскрытой пастью полезла на крючок, и он оказался достаточно глубоко. Рыба дернулась, но осталась на крючке, потому что он не мог пронизать ее в обратном направлении - изнутри наружу. Разумеется, это лишь предположение. Но стоит о нем серьезно подумать.

- Подумать стоит, - согласился Багбанлы. - Но не сейчас. Когда желудок пустой, голова прислушивается только к его голосу. - Он посмотрел на Вову: - Будет уха или нет?

- Будет, - пообещал Вова и вышел.

- Это тоже, кажется, одна из идей Бенедиктова, - сказал Николай. Проницание нерестовых рыб сквозь плотины на реках.

- Верно, - сказал Григорий Маркович. - Эта задача на очереди. А теперь, поскольку речь зашла о проблемах, послушаем товарища Рустамова.

Директор Института физики моря провел ладонью по курчавой голове, откашлялся и начал:

- Товарищи, проблема повышения уровня Каспия...

- Погоди, сынок, - прервал его Багбанлы. - Ты красноречив, я тебя давно знаю. Излагай самую суть. Нам проблема известна.

- Знаем, знаем, - поддержал Колтухов. - Кипятильник на Черном море, облакопровод над Кавказским хребтом, искусственное ливневание...

- Очень хорошо, - кивнул Рустамов. - Тогда скажу коротко. На образование нескольких не очень крупных облаков, обычных во второй половине летнего дня, природа расходует десятки миллионов киловатт-часов солнечной энергии. Это вы, конечно, тоже знаете. - Он хитро прищурился.

- Конечно, - сказал Колтухов, впрочем, не совсем уверенно.

- Очень хорошо. Сейчас, при наличии атомной энергетики, нам доступна такая энергия. Но - дорого, товарищи! Длительный искусственный ливень очень дорогое удовольствие. Все же мы вели подготовительные работы, потому что подъем уровня моря оправдал бы любые затраты. Летом на острове Ипатия у нас погибла опытная конденсационная установка. Это вы тоже знаете... Так вот, Григорий Маркович предложил новую идею: вместо облакопровода Черное море - Каспий создать под Кавказским перешейком подземный морепровод...

- Морепровод?.. - переспросил Привалов, поднимаясь со стула.

Молодые инженеры тоже повскакали со стульев и уставились изумленно на Рустамова.

- Да, товарищи, морепровод, - негромко сказал Григорий Маркович. Примерно на сорок второй параллели, между Поти на Черноморском побережье и Дербентом на Каспии. Сегодня мы гнали нефть сквозь воду. А морепровод сделаем так: струя черноморской воды пойдет сквозь земную толщу в Каспий.

С минуту в комнате было тихо. Инженеры, ошеломленные гигантским замыслом, и слова вымолвить не могли.

- Я сегодня прикинул, - деловито сказал Рустамов, - будет гораздо дешевле. Раньше, правду скажу, сомневался, а сегодня увидел. Хорошая идея.

- Хорошая? - вскричал Привалов. - Вы говорите: хорошая? Да это же грандиозно!

- Не горячитесь, Борис Иванович, - сказал москвич. - Морепровод - не такая уж грандиозная проблема по сравнению с тем, что сулит нам проницаемость. Будет еще много удивительного, неожиданного... Могу сообщить: у нас в институте ведутся многообещающие опыты по высвобождению энергии поверхности.

Николай и Юра оживленно шептались о чем-то у окна. Колтухов кивнул на них, тихо проговорил:

- Эти уже обсуждают детали проекта. Посмотрите, какие у них глаза шалые...

Вечер за окном наливался синевой, высветил небо серебряной звездной пылью. Потрескивал, постреливал малиновыми искрами костер, и от костра плыл вкусный запах поспевающей ухи.

Уха удалась на славу.

И вот уже катер резво побежал, наискосок пересекая лунную дорожку.

Молча сидели в катере пассажиры, утомленные длинным и трудным, интересно прожитым днем.

Плыли навстречу огни большого города. Дружелюбно подмигивали красные и белые глаза фарватерных буев.

- Борис Иванович, - негромко сказал вдруг Николай, - а помните, с чего все началось?

- Что - все?

- Ну... опыты с поверхностным натяжением и прочее.

- С чего началось? - Привалов задумался. - В самом деле, с чего?.. Помню, был какой-то разговор на яхте...

- Еще раньше, Борис Иванович! Помните толкучку? Мы стояли перед картиной "Леда и лебедь", и вы...

- А! - Привалов засмеялся. - Верно, верно. Дурацкая картина, а поди ж ты - навела на мысль...

И он стал рассказывать Григорию Марковичу о давнем случае на толкучке. Москвич тоже посмеялся. А потом сказал, помолчав:

- Картина - случайный толчок. Важно другое... - Он мог бы многое сказать об этом "другом", но ограничился тем, что просто похлопал Бориса Ивановича по руке.

Большой белый теплоход, сверкающий огнями, пересекал курс катера. Из открытых иллюминаторов салона неслась танцевальная музыка.

Вова, стоявший у штурвала, развернул катер в разрез волны, поднятой винтами теплохода:

Юра обернулся и прочел надпись на высокой корме корабля, освещенной фонарем:

- "Узбекистан"... Колька, "Узбекистан"!

Николай не ответил. Он смотрел вслед огням теплохода. Долго смотрел.

А Колтухов сказал, дымя папиросой:

- Красавец корабль. Новой постройки... А вот в двадцать шестом году, когда я рыбачил в Астрахани, был такой случай...