Огненный волк - Елизавета Дворецкая

Князю Неизмиру Двоеум ничего не говорил о своих занятиях и размышлениях. Безоглядно увлеченный сборами князь как будто забыл обо всех прежних страхах и сомнениях, но огонь, горевший в его глазах, напоминал Двоеуму жар больного, которым владеет лихорадка-Огнея.

Только в самый последний вечер перед уходом рати из Чуробора князь вспомнил о чародее.

— А ты-то, Двоеум, себе не хочешь ли доспех подобрать? — спросил Неизмир за ужином в гриднице.

Кмети его веселились, пили за близкую победу над оборотнем, стараясь хмельным медом заглушить таящийся глубоко в душе страх. Почти все они видели поединок оборотня со Светелом. Княгиня вовсе не вышла из своих горниц. С тех пор как Неизмир стал собирать войско на ее сына, она больше не хотела даже видеть мужа.

— На что мне доспех? — Двоеум повел плечом. — Я ведь, княже, в битву не пойду, это дело твое. Мои дела иные будут.

— Нет ли у тебя средства какого против оборотней, посильнее прежних? — спросил Неизмир.

Шумная гридница вдруг разом затихла при этих словах — каждый хотел услышать ответ чародея.

— Будет тебе средство. — Двоеум спокойно кивнул, и по гриднице пронесся приглушенный вздох облегчения. — На четвертый день после выступления в поход будет средство. Или меня самого ты больше не увидишь.

Неизмир кивнул и потянулся к своему золоченому кубку, приняв последние слова чародея за обещание раздобыть гибель оборотню во что бы то ни стало. Сам себе не признаваясь, он все же надеялся на чародея даже больше, чем на все свое войско и на полки Скородума. Ведь Дивий — сын Надвечного Мира, а Двоеум был его единственным воином, способным биться в этом мире. Князь привык к Двоеуму за двадцать один год его жизни при княжьем дворе и не заметил главного: чародей жил возле него, но не служил ему. Единственным хозяином Двоеума оставался только сам Надвечный Мир.

Двигаясь обычным путем вниз по Белезени, на третий день чуроборское войско заночевало возле займища Моховиков. Князь и старшие воеводы устроились на ночлег на самом займище, полки разместились у костров под открытым небом, вдоль берега реки. Двоеум же не занял отведенного ему места возле самого князя, а с приближением темноты исчез куда-то. Никто не знал куда, да разве у чародея спросишь? Неизмир помнил, что обещанное средство должно появиться завтра, и ждал Двоеума с нетерпением ребенка, которому обещан долгожданный подарок.

А Двоеум шел искать священную рогатину. Слеза Берегини говорила, что увезенная Огнеяром Оборотнева Смерть вернулась домой. Своей ли волей Огнеяр вернул ее, или его заставили это сделать те силы, которые имеют власть приказать сыну Велеса, — этого чародей не знал. Но Оборотнева Смерть была уже близка, и он верил, что разгадка ее дремлющей силы, ответы на все его вопросы о прошлом и будущем близки тоже.

От дороги над берегом оторвалась тропка, побежала куда-то в лес. Двоеум свернул на нее. Дороги он ни у кого не спрашивал, но здесь не Чуробор — от одного человеческого жилья до другого порою целый день пути. Кроме Вешничей, в такой близости от Моховиков никто не жил.

Версты через две тропинка привела его к займищу. Навершием посоха Двоеум постучал в ворота.

— Кого несет Леший на ночь глядя? — спросили из-за ворот.

— Гость к Оборотневой Смерти, — спокойно ответил чародей.

За воротами послышались удивленные возгласы, со стуком упал засов, створка со скрипом выдвинулась. Из-за нее выглянули сразу два округлых румяных лица, похожих, как у братьев; одно было украшено светло-русой бородкой. Две пары серо-голубых глаз изумленно рассматривали незнакомого человека. Его непривычный облик озадачил и насторожил их, пронзительный взгляд темных глаз пугал.

— Здесь ли Оборотнева Смерть? — расспрашивал чародей, не замечая их удивления. — Здесь ли тот, кто владеет ею?

— Здесь она, — наконец ответил тот, что с бородкой. — Она у Брезя. Он теперь ею владеет.

Двоеум легонько стукнул навершием посоха о створку, и оба Вешнича тут же открыли ворота пошире, позволяя ему войти. От нежданного гостя исходило ощущение повелительной силы, отказать ему в чем-то было невозможно.

Показав ему избу Лобана, оба брата побежали к Берестеню, а Двоеум постучал в дверь. Ему отворила молодая женщина, и Двоеум сразу понял, что она родом не принадлежит к Вешничам. Она была очень красива, простая ткань повоя с плетеной пестрой тесьмой оттеняла высоту и белизну ее лба, а в голубых глазах отражался свет небес. Не нужно было быть чародеем, чтобы заметить его, а Двоеум был одним из сильнейших чародеев говорлинских земель. Едва глянув на женщину, он понял, что нашел искомое.

— Дома ли Брезь? — спросил он, приглядываясь к ней.

— Нет, муж мой на лисьем лову, — ответила молодая хозяйка, тоже разглядывая гостя. — А ты откуда?

— Я из Чуробора. Хочу я видеть Оборотневу Смерть.

Хозяйка признала в госте чародея и не удивилась его словам.

— Заходи, будь нашим гостем.

Она отошла от двери, давая ему войти. В избе хозяйка провела Двоеума в небольшую клеть-пристройку, отведенную Брезю с молодой женой после свадьбы. И Двоеум сразу увидел знакомую ему священную рогатину — она стояла в углу, и на клинке ее появились черные знаки, которых не было раньше. Двоеум приблизился к рогатине, но не коснулся ее, а только стал пристально разглядывать.

— Что за дело к ней у тебя? — спросила сзади хозяйка. — Скажи, может, я и без мужа помогу. Не завелся ли у вас в Чуроборе злой оборотень или упырь? Да не похоже, чтобы ты на лов собирался.

— А рогатина слушается тебя? — Двоеум отошел от Оборотневой Смерти, повернулся к хозяйке.

Он видел в лице, во всем облике молодой женщины что-то необычное и не удивился бы, если бы Оборотнева Смерть, с которой не сумел совладать Светел, покорилась бы ее белым рукам.

— Теперь слушается. Поначалу не хотела она говорить со мной, а теперь поддалась.

Двоеум сел на предложенное ему место и пристально посмотрел на хозяйку.

— Не смог я, чародей старый, сию рогатину разгадать, — заговорил он, глядя в лицо женщине. — Не сумел витязь молодой, до того никем не побежденный, ее себе подчинить. А ты сумеешь?

— Ты не Двоеум ли, чуроборского князя чародей? — спросила хозяйка. — Не видала я тебя, а слышала немало. И от новой родни, и от прежней.

— Кто же твоя прежняя родня?

— Прежняя моя родня в Верхнем Небе. Отец мой — Дажьбог Пресветлый, сестры мои — берегини белые. Мне одной судьба выпала на земле жить.

Двоеум смотрел ей в лицо и видел, как быстро наливаются прозрачной зеленью ее глаза, как над челом разливается свет, черты лица делаются нечеловечески прекрасны. От нее вдруг повеяло запахом девясила, свежим, не сушеным. Вторая, истинная сущность берегини ясно проступала под оболочкой человеческого тела, которое чужая ворожба надела на нее вместе с именем и рубахой.