Ветер разлуки - Соня Мармен

Она успокоилась и теперь только тихо всхлипывала. Александер молчал. Боже, как дороги ему стали эти глаза, которые опускались мгновенно, стоило ему попытаться в них заглянуть, этот нежный розовый румянец, это дыхание, в ритме которого поднималась и опускалась округлая девичья грудь… Догадывается ли она о его мыслях, желаниях? Испытывает ли что-то подобное? Или же настолько наивна, что верит, будто мысли и чувства, которые она в нем пробуждает, исключительно возвышенны и целомудренны? О Изабель, прекрасная, недоступная, невинная!

Но в то же самое время она любит вкусно поесть, любит жизнь со всеми ее удовольствиями. Александер это понял во время тех немногих встреч, которые у них с Изабель были. Он видел, как дрожали от желания ее губы, как они приоткрывались, когда он придвигался поближе. Он чувствовал, как она вздрагивает, когда он прикасается к ней, когда ласки становятся более дерзкими… Потихоньку он приблизил руку к ее лицу. Она не отстранилась. В этот самый миг в душе Изабель происходила ожесточенная борьба. Он готов был в этом поклясться. Эти сжатые пальчики, это учащенное дыхание, эти дрожащие веки… Молния отбросила на кожу Изабель яркий отблеск, и девушка напряглась в ожидании громового раската.

Александер поцеловал ее в щеку. Он так истосковался по ее губам! Они – источник, который утолит все его печали. О Изабель, его танталова мука! Ему хотелось утешить ее, сказать слова, которые ее успокоят. Но помимо добродетельных были ведь и другие резоны… Прекрасно понимая, что пользуется ситуацией, Александер нежно поцеловал девушку в губы.

Изабель почувствовала, что ее куда-то несут, но так и не открыла глаз. Сладковато-горькое дыхание Александера пьянило ее. Большие руки молодого человека обхватили ее за талию, притянули к нему еще ближе. Ария из произведения Баха вдруг зазвучала у нее в голове, заглушая вой ветра, пытавшегося вырвать мельницу из земли и унести в небеса, где они с Александером были бы вольны любить друг друга…

Ласки стали откровеннее, дыхание – еще более прерывистым. Изабель ощущала, как серебряный крестильный крестик буквально обжигает ей кожу, но взгляд, руки и губы мужчины, обращенные к ней, жгли еще сильнее. Она боролась со своей совестью, со своим желанием. Но странное дело – близость грехопадения ее возбуждала. Гореть ей в геенне огненной…

Александер задержался губами возле ее виска, потом прошептал на ухо слова, которых она не поняла. Его ласковый голос придал девушке сил. Когда же он прильнул ртом к ее шее, по телу Изабель пробежала сладостная дрожь. Губы его постепенно опустились ниже, к ложбинке между грудями. Она запрокинула голову. Чепец соскользнул, и волосы блестящим водопадом рассыпались по ее спине и плечам. Александер поднял голову и с минуту смотрел на нее как зачарованный.

– Iseabail, mo nighean a’s bòidhche…

Он провел ладонью по великолепным волосам девушки – длинным, волнистым, отливающим золотом. Никогда прежде он не видел их распущенными. Он много раз представлял их такими, но… Разве можно вообразить себе этот прекрасный поток света, текущий сейчас у него меж пальцев?

Он нашел губы девушки и провел пальцами по атласной коже у самого края декольте.

– Почему ты решила отдалиться от меня?

– Потому что я тебя люблю.

– Любишь и не хочешь видеть?

Это странное противоречие вызвало у Александера улыбку, но он тут же снова стал серьезным, чтобы не дай бог не обидеть ее. Пока его губы исследовали лицо Изабель и ее шею, пальцы прокрались под тонкий батист нательной сорочки и обхватили теплую девичью грудь, которая приоткрылась в вырезе корсета. Изабель ответила глубоким вздохом.

– A ghràidh mo chridhe…

– Алекс, не надо…

Он прижался ртом к ее влажной шее, чтобы помешать вновь обрести связь с реальностью, и потянул за ткань, раскрывая шире корсаж. Она почувствовала, как напрягаются соски от соприкосновения с тканью, которая никак не желала поддаваться. Ей придется заплатить за то, что она делает, и за то, что она позволяет делать ему, потому что… у нее нет ни сил, ни желания противиться. Музыка у нее в голове и сладострастие слились воедино, чтобы возобладать над волей.

– Изабель, может ли быть кара страшнее, чем невозможность любить тебя? В последние дни мне казалось, будто я умер…

Он стал целовать ее веки, щеки, нос. Его ладони легли ей на спину, и он с силой прижал ее к себе. Она вздрогнула от удовольствия, когда его губы нашли приют в глубинах ее декольте. Он прав: нет хуже наказания, чем невозможность любить его душой и телом! Ощущения, которые дарили ей его прикосновения и поцелуи, были воистину колдовскими. Изабель почудилось, что она теряет сознание. Внизу живота трепетали крылышками тысячи бабочек… По телу девушки пробежала сладостная дрожь.

Платье соскользнуло с плеч – Александеру наконец удалось распустить завязки на корсаже. Касание прохладного воздуха заставило Изабель вскрикнуть, и она попыталась прикрыть ладошками свои великолепные полные груди, открывшиеся взгляду молодого человека. Он перехватил ее руки и развел их, нежно прошептав:

– Ты такая… sae beautiful[160]… a ghràidh…

Его сапфировые глаза смотрели с вожделением и обжигали ее тело всюду, куда только устремлялся их взгляд. Несмотря на холод, Изабель было очень тепло. Губы Александера обхватили упругий сосок, и она застонала. По щеке девушки скатилась слеза. Разве это возможно – дрожать от наслаждения и горько плакать при этом? Изабель подумала о Николя. Изменница – вот она кто! Но ведь она любит, любит так отчаянно… Неожиданно Александер подхватил ее на руки. Каменные стены закружились, и через мгновение Изабель поняла, что сидит на деревянном ящике.

– Алекс!

– Tuch! Tuch!

Его руки терзали ее одежду, оголяя ей плечи и ноги. Нетерпеливые и дрожащие, они на своем языке выражали желания Александера. Пока глаза созерцали обнажившееся тело, мужской рот жадно пробовал на вкус все на своем пути – неутомимый, бесстыдный… Изабель не оказывала почти никакого сопротивления. Совесть пыталась до нее достучаться, но ее голос тонул в буйстве ощущений. Словно умудренная опытом куртизанка, она томно изгибалась под прикосновениями рук, которые теперь пытались раздвинуть ей бедра. Снова смежив веки, Изабель отдалась наслаждению, которое доставлял ей этот чарующий танец плоти. Ей вспомнилось, как двигались взад и вперед округлые ягодицы Этьена, как Перрена задыхалась от страсти… и только внезапное осознание, что на самом деле это ее, Изабель, дыхание, заставило девушку открыть глаза.

– Алекс, нет!

Но протест прозвучал так слабо… Их окутывала темнота. Запах их тел заглушил собой все остальные запахи, царившие в старой мельнице. И этот непривычный аромат пьянил не хуже вина. Изабель знала, что собирается совершить непоправимое… и осознание этого доставляло ей удовольствие.